Камигава: Рассказы

Посох старейшины кицунэ стукнул о землю, кольца, продетые сквозь его набалдашник, зазвенели приятным мотивом, который казался неуместным посреди следов кровавой бойни вокруг него. Обломки нескольких деревянных телег, разбросанные вдоль дороги, говорили ему, что это был торговый караван, и было очевидно, что его охранники ронины мало чем смогли ему помочь. Рулоны тканей извивались в траве, сочная зелень которой была обагрена уродливыми красными пятнами. Проходя мимо, Восемь-с-Половиной Хвостов заметил разорванную мантию торговца. Это сделал не ками. Очевидно, падальщики, люди или животные, уже побывали здесь.

Перед ним слышался тихий, спокойный шепот полей с колышущимися волнами травы. Но повсюду на дороге виднелись небольшие знаки:  Огромные пятна примятой или выжженной травы, странное дерево, чьи верхние ветви были обломаны, валун, наполовину втоптанный в твердую почву. Дорога являла собой путь разрушения ками; кто знал, что еще ожидало его впереди?

Восемь-с-Половиной Хвостов закрыл свои бледно-голубые глаза, постепенно приводя свой дух к спокойствию. Горы Сокензан были все еще в двух сутках ходьбы – трех, если он пойдет по протоптанному пути ками. Он подумал о своем путешествии, о содержимом простой, сплетенной из травы корзины за его спиной. Он подумал о своих соплеменниках, оставшихся в Сусуки, которые, несомненно, к этому времени уже знали, что он пропал.

Он думал о деревне Хаги, и мелких нарывах, покрывавших тела почти всех ее жителей. Чума налетела на них, как порыв летнего ветра, несущего зловония на своих крыльях. Лорд Конда наложил на деревню карантин, но негласно позволил не более пяти лекарям осмотреть жертв, стонущих, распростершись на улицах, не в силах даже промыть свои гниющие язвы.

Он отправился туда, не задумываясь о возможности заразиться. Он не помнил, чтобы он спал последующие пять дней; всю его память заполняли лица, искаженные от боли и лихорадки, руки, покрытые уродливыми нарывами, плачущие дети, припарки, целебные травы, зелья, лекарства, молитвы.

Они потеряли четверть деревни, но спасли втрое больше. Когда он проснулся после своего изнуренного сна через два дня, он обнаружил у себя шестой хвост.

*   *   *   *   *

Раньше это была ферма – это было очевидно. Но, как и караван на дороге за его спиной, она также была разрушена. Невысокий домик сложился внутрь, словно какая-то сила стянула стены друг к другу изнутри. То, что прежде служило конюшней - не более чем скромная лачуга - дымилось неподалеку под скрип колеса раздавленной телеги, вращающегося на слабом ветру. Лишь смехотворная, крошечная рисовая поляна осталась нетронутой, ее гордые стебли ожидали жатвы, которая уже никогда не наступит.

Восемь-с-Половиной Хвостов вдруг понял, что на именно такой крошечной ферме он сам вырос. Его отец был не лордом или могучим воином, но простым лисом, строя свою жизнь лучшим из известных и доступных ему способов. И все же, даже столь скромный фермер, в глазах юного лисенка был фонтаном знаний, учащим своего сына о легендарных путях ками, о чести и силе, о самой расе кицунэ, и о том, как лисы отращивали новые хвосты каждый раз, когда совершали или узнавали что-то очень важное – о том, что лисы с девятью хвостами были мудрейшими из всех. Он вспомнил, как, будучи ребенком, задумывался о том, почему у его самого замечательного в мире отца не было девяти хвостов, и о том, как сам решил обрести их.

Но здесь, сейчас, смех и бодрые слова звучали лишь в его воспоминаниях. Никаких признаков тех, кто здесь когда-либо жил не было. Он выкрикнул, но лишь шорох колышущихся рисовых стеблей был ему ответом. Он повернулся на выход, когда едва слышный всхлип достиг его чуткого, острого слуха. Зажав кольца на своем посохе, чтобы они не звенели, он плавно обошел телегу. Там, кутаясь в своем порванном кимоно и дрожа от безымянного страха, сидела девочка человеческой расы с вымазанным грязью лицом. Она была совсем юной…