Камикадзе

Потом быстро опустилась ночь, и над лагуной повисла оранжевая луна. Громче заверещал хор цикад, заквакали лягушки в мелких водоемах. В сиянии луны заблестела листва. Аромат цветов усилился до такой силы и густоты, что сделалось тяжело на сердце. Как будто со мной это уже когда-то было, было и прошло, а теперь непонятно зачем вернулось. Ничего вернуть нельзя, я знаю, тут какой-то нонсенс. Где я? Что со мной? Но думать об этом не хотелось. Я и сказал себе: не думай, это загадка не для ума. Вполне возможно, все раз и навсегда записано в какой-то книге. Ну, не записано там, что ты должен стать майором! И успокойся.

Возвращались в деревню в полной темноте. Гигантские деревья, под которыми прятались жилища островитян, сквозь свои кроны не пропускали лунный свет. В хижинах туземцев тут и там, мерцая, теплились печальные огоньки. Мои сопровождающие освещали дорогу факелами, забегая вперед меня и держа факелы высоко над головой, как черти, невидимые в темноте. Меня вели спать - теперь уже, надо думать, в стационарных условиях. Вечерний воздух, еще хранивший дневную теплоту, был как вода, густой и вязкий, я словно плыл в нем. Мы шли вдоль хижин, вдоль обнесенных невысокими оградами дворов. Можно было протянуть руку и сорвать за оградой сливу или абрикос. Летучие мыши, которые имеют обыкновение весь день висеть где-нибудь под потолком в сарае головой вниз, бесшумно выпархивали наружу. Ласточки сонно щебетали, укладываясь спать в своих глиняных домишках под стрехами. И так одуряюще пахло ночной фиалкой! Нос бы оторвал и выбросил - так пахло. Сквозь блестевшую от домашних очагов листву было видно, как во дворах семьи туземцев, готовясь отойти ко сну, мыли ноги в больших глиняных лоханях. Ходят босиком, а туалетов нету... Я ходил в ботинках, но все равно Райка каждый вечер тоже заставляла. Люди тихо переговаривались, заканчивая последние дела, и укладывались кто как: одни под навесами хижин, другие прямо на траве, вповалку, всей семьей. А если кто-то из детей не вымыл ноги и хотел лечь просто так, карапуза отлавливали - у тебя же ноги в говне! - и силком запихивали в лохань, он ревел. И эта идиллическая картина не могла не порадовать меня. Это хорошо, подумал я, периодически мыть ноги нужно. Но все равно свою хозяйственную деятельность на острове начну с постройки туалетов. Ничто так не компрометирует народ, как отсутствие уборных или их малочисленность. Бегаешь, бегаешь... А если - иностранец? Вот почему, наверное, Владивосток закрыт для ино-странцев, а не потому, что там базируется военно-морской флот. Иностранец во Владивостоке обоссытся. Для начала возведу посреди деревни общественную уборную, посадочных мест эдак на тридцать. С одной стороны - "М", с другой - "Ж", по-английски, раз они английский знают. Ничего, пусть привыкают, а то привыкли: откроет ночью дверь и - с крылечка, чтобы далеко не ходить. Волков тут нет. Культура уборных во многом определяет и всю прочую материальную и духовную культуру. Если в общественный сортир нельзя войти - темно, того и гляди сапогом влезешь или, если ты военный, расстегивая и застегивая ремни, уронишь пистолет в дырку... Да и не всегда знаешь в темноте, кто рядом притаился - "М" или "Ж". Иногда говоришь: "Здравствуйте, Тамара Ивановна", когда на свет выйдешь. Со светом тут тоже одна луна. Но в основном мне пока все тут нравилось.

Правда, спал один, как на авианосце... В каком-то сарае, куда меня привели. Хотя даже в Улан-Удэ, куда летал в прошлом году за запчастями, в номер военной гостиницы, где мы поселились с замполитом Воронцом, сразу же явились две нимфы. Стоят в дверях, в пальто и в варежках. Я даже растерялся. Но не выгонять же на мороз, раз мама и папа отпустили... Хорошо, что у нас была с собой бутылка спирта и сухой паек, но мы с Воронцом купили еще шоколад и три кило яблок для десерта. Воронец только в загранпоходах следит за нашей нравственностью, когда мы просимся в бордель где-нибудь в Камране, долгие годы бывшей американской вотчиной. Вылупит глаза и кричит, как идиот: "Мы советские люди!" А так, в основном, человек как человек, хороший семьянин.

Спать меня уложили на полу, на мягком ложе из каких-то листьев. Укрыться было нечем, но в этом и не было необходимости. Интересно, у бывшего вождя есть жена, дети? Что-то я не видел. А что если тут, при всей простоте нравов, верховное лицо дает обет безбрачия? Но меня это не пугало. У католических епископов и кардиналов тоже обет, но никто из-за этого не отказывается от сана, как-то живут, не только молятся. Завтра все узнаю. Но они точно не исламисты, те молятся по пять раз в день, и обрезание делать мне не будут. А скажут - сделаю, делов куча. Даже интересно, как оно будет без крайней плоти.