Камикадзе

Надо ли говорить, что все услышанное мною было для меня полной неожиданностью. И дело не в том, что - дурак... Умный человек и сам об этом догадывается, а не ждет, когда ему кто-то об этом скажет. Главное, что я в день отплытия бегал по кораблю, раскрывал всем душу. И никто мне потом об этом не сказал, щадили самолюбие. А зря. Если бы сказали, я, может быть, от ужаса на другой же день выбросился бы за борт авианосца, ночью, когда корабль идет в полной темноте, с задраенными иллюминаторами, и меня хватились бы только утром. А я еще жил, как в бреду, три месяца, и самолет бы остался цел, семнадцать миллионов.

Что я мог сказать в свое оправдание? Я закричал: "Но прошу учесть, что моя жена тут ни при чем! Она мне не изменяла! Я точно установил или почти точно. С этим всегда всё зыбко. Я хотел утонуть вместе с самолетом, но в самый последний момент нажал кнопку. Что же теперь делать? Считайте, что у меня случился инфаркт или что меня сбили где-нибудь в горячей точке - какая разница? Вы же сами исчезли ночью с экранов радаров, и никто не знает, что с вами произошло, о чем вы думали в последний момент".

"Ладно, - говорит О., - все мы под Богом ходим. Но почему хоть записку не оставил? Было бы легче разбираться. Теперь комиссия за комиссией, затаскают. Я не оставил никакой записки, потому что собирался жить, мне всегда везло. А ты?" - "Ну, во-первых, - говорю, - все произошло спонтанно, я тоже хотел жить, думал, что дадут майора. Но потом понял - не дадут... А во-вторых, - говорю, записки оставляют романтики, у них очень развито воображение и они могут представить себе, как они будут лежать, с простреленной головой или сердцем, и одним глазом наблюдать, как близкие читают записку и плачут. Зачем мне это, я реалист. Хотя и не в чистом виде, мог иногда помечтать: в день свадьбы я сказал Райке, что она сделала правильный выбор и я ее не подведу, ради нее стану генералом, кем угодно, хоть министром обороны. Пьяный был от счастья... Но как же я стану генералом, если не могу капитана перескочить? Я же не во французской армии служу, где, как Наполеон, можно в генералы сразу из лейтенантов. Но и у них такое возможно только во времена революционных потрясений. Я потрясений не хочу, но мне бы сдвинуться с этой мертвой точки! Шестой год в капитанах. И кажется, я наконец сдвинулся - завтра моя инаугурация. Вы только не подумайте, что я пьяный. Как стеклышко! Хотел выпить, не скрою, но на спасательном плоту спирта, предназначенного для растирания в экстремальных условиях, не оказалось. Кто его выпил, не знаю. Но я не пил. Хотите - дыхну?"

И еще что-то я хотел сказать подполковнику, - вот кому везло так везло: всего на два года старше меня, а уже был подписан приказ присвоить ему полковника, получил бы полк или дивизию, если бы не разбился - любил летать. И выпить любил. Но никто не видел его пьяным. Увидели - сразу мертвым, когда подняли вместе с самолетом со дна моря.

Но я ничего не сказал, потому что проснулся и увидел над собой незнакомый потолок. Это всегда чревато... Где я? Лежу на полу в каком-то сарае, но точно - не в вытрезвителе, я вчера и ста граммов не выпил. Сквозь решетчатые стенки из бамбука пробивали пыльные столбы света, орал где-то петух, квохтали куры. Но собак не было слышно, странно. Куда девались собаки?

Потом я все вспомнил и стал обдумывать свое положение. Значит, все-таки не нашли, думаю... И это хорошо, нашли бы - посадили. А так пересижу на острове год-другой, все забудется. Остров наверняка богат полезными ископаемыми. Золотоносный песок, камешки. И когда меня снимет отсюда какой-нибудь проходящий мимо корабль, я вернусь на родину богатым человеком. Богатых сейчас не сажают. Насобираю мешок всего, что представляет ценность, но не занимает много места, продам в Сингапуре или Гонконге за валюту и явлюсь к Райке. Куплю японскую иномарку с правым рулевым управлением, возьму с собой два ящика коньяку и подкачу к штабу полка. Произведу фурор.

Но вот вопрос: кто же мне поверит, если я на иномарке заявлюсь, что я все это время среди туземцев жил, голых и босых? Скажут: врешь, ты в Америке жил! Продал и родину, и самолет - семнадцать миллионов. Вот откуда деньги на иномарку и коньяк ящиками. И на шубу и сапоги жене. Коньяк выпьют, а меня все равно посадят. Нет, на родину лучше не возвращаться, родина не простит. Надо как-то устраиваться тут, на острове. Быстренько проверну сегодня инаугурацию и сразу же займусь осмотром острова на предмет выявления и оценки его природных богатств. В конце концов, если нельзя вернуться домой, кто мне помешает, богатому человеку, поселиться где захочу - хоть в Лондоне, хоть в Париже. Это без денег везде плохо, а с деньгами - куплю виллу в Фонтенбло, где граф Монте-Кристо жил, когда из тюрьмы сбежал. Выпишу к себе Райку.

А в отечество буду иногда наезжать инкогнито - чтобы подышать дымом и попить гидролизного спирта.