Камикадзе. Эскадрильи летчиков-смертников

Поклонившись, я представился. Когда-то я чувствовал себя неловко перед незнакомыми людьми, особенно старшими, но все изменилось. Сейчас было уже глупо сомневаться или стесняться. Сидеть в тишине и чувствовать рядом присутствие этого человека было приятно.

Через некоторое время он начал задавать мне вопросы: где мой дом, как давно я стал летчиком. И наконец, он спросил:

– Чем ты занимаешься сейчас?

– Я истребитель. Через несколько дней я полечу в составе сопровождения.

– Для специальных атакующих групп? – Человек кивнул со знанием дела.

Мы поговорили еще несколько минут, и я все это время ждал, когда же он заговорит со мной официально, с соблюдением установленных норм и правил, как полагается взрослому человеку и буддийскому монаху. Но беседа наша продолжала идти своим чередом.

Время от времени я поднимал глаза и видел его профиль, почти такой же, как у моего отца. Один раз человек положил мне на плечо руку, и я не почувствовал никакой неловкости. Он мог держать меня за плечо сколько хотел. Мы стали друзьями. Теплый ветерок обдувал нас и шелестел среди фонариков.

– Странная вещь – ветер, не правда ли? – спросил незнакомец. – Мы не знаем, откуда он прилетает. Мы не можем его видеть. Но он всегда присутствует, дает о себе знать, движется. Думаю, ветер – одна из вечных сил. – Он сделал паузу. – Ты веришь, что душа человека может быть сродни ветру?

Я не ответил.

– Моя и твоя душа, – сказал человек. – Я имею в виду то, что делает тебя тобой, а меня мной, – оно будет вечным. Оно всегда будет двигаться, что-то делать.

– У меня есть друг, который чувствует точно так же, – ответил я. – Мне бы хотелось верить в это.

Человек взглянул на меня:

– Знаешь, в мире нет ничего, что превращалось бы в ничто, даже человеческое тело. Да, оно изменяется, но не исчезает. Материя, энергия – они существуют всегда. Они не сотканы с помощью пустых катушек. Человек или что-то еще могут лишь изменить их, не более того. Ты не можешь взять что-то из ничего и не можешь превратить что-то в ничто. Я прав?

Я кивнул.

– Тогда как же сущность, которая делает тебя – летчика Кувахару – тобой, может быть разрушенной, превратиться в ничто? Видишь ли, друг мой, душа может покинуть тело. Но раз она способна двигаться, значит, может так же и войти в него. Тогда почему же мы должны из-за этого грустить? Почему это так сильно беспокоит нас в течение всей жизни? Вот ветер уже не шевелит фонарики. Сейчас он мчится в горах среди деревьев.

– Когда я поднялся, чтобы уйти, человек сказал – Возвращайся.

– Хотелось бы, – ответил я и пошел по длинной каменной лестнице под образующими арки деревьями.

Глава 19 Чудо жизни

День или два я смотрел на мир совсем по-другому. Прогулки среди ферм и гор всегда приносили успокоение. Я принимал философию священника с жаждой, и она обращалась к моему здравому смыслу. Это помогало и всегда будет помогать.

Но даже философия и ее целительное воздействие не могли побороть тот ужас, который я испытал во время своего первого сопроводительного полета над Окинавой. Ни одна воздушная битва не опустошала меня до такой степени. Никогда до сих пор я не видел, как люди один за другим сознательно идут на смерть.

Всю ночь после полета я ворочался на койке, словно в лихорадке. Одни и те же бесконечные картины неслись в моей голове. Иногда я сопровождал пятнадцать камикадзе, наблюдая за тем, как обрывалась их жизнь. А иногда я оставался один, и подо мной была лишь спокойная водная гладь. Пока я видел только воду, было в общем-то неплохо. Тяготило только чувство одиночества. Но долго удерживать в голове водную гладь было невозможно. Как бы крепко я ни зажмуривал глаза, прогнать видение, в котором горели корабли, никак не удавалось.

Всю ночь я видел этот ужасный конвой. Резкое пикирование – все ниже, ниже и ниже. Корабли становятся все больше. Трассирующие пули похожи на ослепительные красные линии. Взрыв и распускающийся цветок смерти. В этот момент я всегда выныривал из ночного кошмара. Это чувство знакомо каждому человеку, но тогда оно было во сто крат сильнее, чем обычно. А потом я лежал и дрожал, одновременно боясь заснуть и продолжать бодрствовать.

С той ночи и еще несколько дней я вдруг стал размышлять над тем, что станет с моим телом. Как будет выглядеть после взрыва моя голова, когда пойдет на дно океана? Как глубоко она опустится – на милю, на две? Какая глубина была вблизи Окинавы? Я видел ногу, качавшуюся на волнах. Вероятно, в ожидании акул. А мои пальцы? Они покажутся странными какой-нибудь рыбе? А может, ее круглый глаз заметит что-то запутавшееся в водорослях, и потом рыба начнет их обгрызать?

Ни один раз за эти ужасные ночи мой матрац становился таким влажным и горячим от пота, что я вставал и подходил к окну в надежде на освежающее дуновение ветерка. Я стоял довольно долго, давая матрацу хоть немного остыть. А иногда переворачивал его. Другая сторона была все же попрохладнее. За несколько дней моя грудь покрылась потницей.