Камила

— Помню я, что обещала…

Я прикусила нижнюю губу и подумала, как бы повела себя сейчас Ари, и присела рядом с ним на корточки, вытерла ему лицо от слез, поправила нелепый чепчик и крепко обняла.

— Потерпи немного, — попросила я весело, как сказала бы подруга. — Мы переночуем в церкви или где-нибудь рядом, позавтракаем и пойдем искать твоего отца.

— Где? — резонно спросил он. Я этого не знала и растерялась. Якуб совсем по-взрослому вздохнул и осуждающе-покровительственно протянул, потрепав меня по плечу:

— Женщина…

Моему усталому разуму хватило сообразить, что две девочки будут выглядеть странно, если придут в церковь посреди ночи, да и Якуб уже неохотно передвигал ноги. Нам повезло, мы нашли старый каретный сарай, которым, похоже, давно никто не пользовался, натаскали остатков сена и устроились на ночлег. Запахи лошадиного пота, ременной кожи и сухой травы одновременно успокаивали и беспокоили меня – столь непривычными они были, так ясно говорили, что теперь мы свободны. Ветер выдул мох из законопаченных когда-то щелей между досками, и наверху я видела подмигивающую звезду. Мне было одиноко и страшно, потому я обняла крепче Якуба и закрыла глаза.

Мне снилась Аранка, и мы гуляли по чудесному саду в солнечный день. На шее у подруги уже не было тех ужасных черных мушек, которые она клеила на любовные язвочки, и вся она была чиста, как будто истинный Божий свет коснулся ее. Мы говорили о чем-то важном, но я не запомнила ничего, кроме ее последних слов. Она сказала, что на самом деле не умерла, и это так меня растрогало, что я расплакалась у нее на плаче. Ари внезапно затрясла меня, словно хотела так странно утешить, но я плакала все сильней.

— Не реви же, Камила! — Якуб теребил меня и толкал кулаком в бок, пока я лежала на животе в обнимку с пучком прелой соломы. От сна и слез бледное лицо Якуба казалось помятым. — Я уже весь мокрый! И мы не сняли одежду на ночь. Меня кто-то покусал.

Я еще раз хлюпнула носом и вытерла слезы косынкой. За окном уже светало, значит, было часов шесть. Высохшие слезы стягивали веки, и заболела голова, как всегда бывает после слез.

— Я есть хочу, — опять пожаловался глупый мальчишка.

— Мы сходим в лавку и купим поесть. Ты ведь не потерял деньги? — я постепенно приходила в себя, и уже привычная пустота уютно сворачивалась в душе. — Только надо что-то придумать, если нас вдруг спросят, кто мы.

— Не буду я врать, — буркнул он.

Я закатила глаза. Иногда на Якуба нападало дурацкое упрямство.

— Тебя и не просят. Просто молчи! — отрезала я. — И не дури, ради Бога.

Якуб надулся и отвернулся от меня, обняв колени под широкой юбкой. Чепец у него сполз на бок, платье перекрутилось и сбилось, и было видно, что под ним он носил что-то еще. Кажется, девочка при свете дня из него выйдет так себе, но его дворянская курточка с шитьем и кружевами вызовет немало вопросов. Я притянула его к себе и, как могла, поправила ему одежду. Несносный мальчишка отпихивал меня, но потом замер и ткнул мне под нос окровавленную руку.

— У тебя юбки в крови, — со священным ужасом произнес он, и я еле успела перехватить его ладонь, чтобы он не вытер ее о платье. — Тебя ранили?

Я взглянула вниз. На складках юбки внизу живота проступило темно-коричневое пятно, между ногами было мокро, но я-то думала, что это ночной пот! Меня охватила паника, но, кажется, смерть прямо сейчас мне не грозила.

— Отвернись и зажмурься, — попросила я Якуба, и тот послушался. Я отползла в темный угол и там с осторожностью потрогала себя, безуспешно пытаясь отыскать рану. Пальцы были в крови темной и яркой, подсохшей и свежей, она резко и сильно пахла, кровь щипала и стягивала кожу, и я невольно порадовалась, что худа настолько, что между бедрами можно просунуть палец, иначе ходить было бы трудно. Дрожащими руками я оборвала подол у нижней рубахи и вытерла кровь, которая, похоже, не собиралась останавливаться. Я сложила тряпицу вчетверо и положила ее между ног, чтобы кровь не просачивалась наружу. После долгих раздумий и сожалений о том, что надо было оставить передник, прежде чем идти к доктору, юбку я перевернула так, чтобы пятно оказалось на боку, и можно было бы прикрывать его рукой. С прорезями для карманов вышло нехорошо, и выглядела я как чучело, но деваться было некуда.

— Можешь поворачиваться, — разрешила я, и Якуб тревожно на меня взглянул, но ничего не сказал. Мне показалось, что он испугался, но Якуб ничего не говорил, притих, отдал деньги и покорно вылез за мной из сарая. Кажется, нас никто не заметил, и мы, держась за руки, пошли к церкви, стараясь, чтобы нас ненароком не сбили с ног или не задавили. Больше всего я боялась, что Якуб потеряется, потому не отпускала его от себя ни на шаг.

По дороге мы купили ароматный и пышный крендель. Я разломила его пополам, но мне есть не хотелось, а Якуб съел свою половину так быстро и так жадно облизал сладкие пальцы, что я без сожаления отдала ему оставшееся. За нами погналась лохматая бурая собака, почуявшая добычу, но мы прибавили шаг, и она отстала, чуть не попав под копыта всадника.