Камилла

– Мне бы надо подарить тебе норковую шубу и бриллиантовое ожерелье, – продолжал он шутить. – Но, боюсь, это превышает мои возможности. Пойдет, если я подарю тебе парочку новых книжек?

– Конечно, папа, – сказала я, – но ты можешь вообще ничего мне не дарить.

Официант подкатил к нам столик на колесах, уставленный самыми разными закусками. Я была страшно, голодна, потому что обычно что-нибудь перекусываю после школы, так что я позволила ему наложить мне на тарелку целую гору – всего понемножку.

– Когда «сладенький папаша» дарит норковую шубу и бриллиантовое ожерелье, он обычно требует что-нибудь взамен, – продолжал шутить папа. – А что ты мне подаришь за две обещанные книжки?

Я с удивлением посмотрела на него.

– Ты же знаешь, мне нечего тебе подарить, пап, – сказала я и нервно отхлебнула из своего стакана. Ведь все, что я дарю ему на Рождество или на день рождения, покупается из карманных денег, которые он же мне и дает. Сама я никогда в жизни не заработала еще ни цента.

– Ну, ты можешь подарить мне любовь, – сказал он и быстрыми движениями стал нанизывать чечевицу на зубец вилки. – А еще я бы оценил твою открытость. Ты ведь всегда мне открыта, правда, Камилла?

– Да, папа, – подтвердила я и переломила хлебную палочку, так что крошки посыпались на скатерть.

– Я хотел бы, чтобы у нас были еще дети. Сын, например. Но я точно знаю, никто не дал бы мне столько радости, сколько ты даешь.

Он никогда так не разговаривал со мной. Я догадывалась, что он меня любит, только по тому, когда я приходила пожелать ему спокойной ночи, а он обнимал меня так, что ребра трещали. Или вдруг приносил книжку, которую я как-нибудь вскользь упоминала, или новую карту звездного неба.

– Тебе известно, что я очень люблю тебя, Камилла? – продолжал он, и я подумала, не есть ли это «ин вино веритас» от сухого мартини, которого он быстро выпил подряд два бокала.

Я бросила взгляд на свою тарелку. Я успела съесть всего лишь половину того, что на ней было. И вдруг я почувствовала, что больше не могу ничего есть. И я опять сделала большой глоток вермута.

– Мадемуазель закончила? – спросил официант и забрал мою тарелку.

Вскоре он принес нам по тарелке лукового супа. Отец протянул мне блюдечко с тертым сыром пармезан.

– Тебе понравилась кукла, которую принес Ниссен? – спросил он.

Я посыпала суп сыром.

– Нет. Меня куклы не интересуют.

– Что ты собираешься с ней делать?

– Хочу передарить ее Луизе. Она все еще интересуется куклами.

– Почему бы и нет? Она твоя, и ты можешь делать с этой куклой что захочешь.

Ресторан постепенно наполнялся людьми. Они толпились возле стойки бара. Время от времени дверь открывалась, в нее врывался порыв темного, пахнущего дождем ветра. Я все время поглядывала на дверь, потому что мне было почему-то трудно смотреть на отца.

Официант забрал суповую тарелку и принес тарелку с фаршированными шампиньонами и картофель с фасолью, в сырном соусе. Я попробовала всего понемножечку. Отец спросил меня:

– Что, Камилла, Нисссен часто тебя навещает? Тебе он нравится?

У нас с Луизой есть такая игра, которую мы называем «определения». Надо догадаться, кого ты имеешь в виду, если опишешь его через предметы, которые он тебе напоминает, или через животных, или художников, на чьи картины он похож. Я как-то Луизе описывала таким образом Жака.

Из зверей он напоминал мне полосатую змею, обвившуюся вокруг розового куста, из растений – плод белладонны, или, как ее еще называют, – сонной одури, а из художников – Домье или Лотрека. Из предметов это был либо кинжал, либо кольцо с ядом, а из напитков – абсент, настоянный на полыни. Я не хочу сказать, что он физически напоминает все это, но когда Луиза о нем спрашивала, у меня возникали именно эти ассоциации. Так как же мне было ответить папе?

Я сказала:

– Ну, я не очень хорошо его знаю. Он не очень-то разговорчивый.

– А о чем вы вообще разговариваете?

Я взяла свой стакан и хотела сделать еще глоток вермута. Но стакан был пуст. На дне оставалась только водичка от растаявшего льда. Я схлебнула ее, но она оказалась довольно противной на вкус. Меня слегка затошнило. Я на самом деле никогда и не беседовала с Жаком. Когда он у нас, я чаще всего делаю уроки в своей комнате. Иногда даже и не вхожу в гостиную.

– Ну, про школу, – сказала я. – А знаешь, у нас с Луизой на днях вышла в школе неприятность. Фрэнк – это Луизин брат, – он изучал Платона и вычитал для нас такую фразу: «Всякое учение, полученное под давлением, не удерживается в голове». Мы ее переписали, пришли в школу пораньше и прикрепили к классной доске. А когда мисс Сарджент ее увидела, то сказала: «Ясное дело, это не сделал бы никто другой, кроме Луизы Роуэн и Камиллы Дикинсон». И нам здорово влетело.

Но у отца не было желания переменить тему разговора. Он спросил:

– Ты, Роуз и Ниссен пьете чай вместе?

– Иногда, – ответила я.

Мне хотелось заткнуть уши. И для того, чтобы не слышать его вопросов, и потому, что в ушах у меня шумело, как бывает, когда едешь в метро.

– Иногда? – переспросил он. – А в другое время – как?

– Но он не так уж часто приходит, – сказала я.