Камилла. Жемчужина темного мага

Это походило на резкий, болезненный толчок под ребрами, тьма всколыхнулась, ответила. он словно бы завис в непроглядном жирном мраке, и только далеко внизу светлела точка. она приближалась и приближалась, и походило это на замочную скважину, на прокол в пространстве, куда можно было подглядеть одним глазком. И Аларик заглянул. он увидел дом, в котором вырос. он увидел мать — постаревшую, но живую и бодрую. И ещё увидел двоих маленьких детей на лавке, догадался, что это его братики, рожденные уже сильно позже того, как его забрали монахи. А потом вдруг понял, что тьма тоже смотрит, но не на него — а на женщину, поседевшую, постаревшую — но такую родную. И страх за мать и за братиков оказался таким сильным, что Аларик вылетел пробкой из транса, с дикой мигренью… И после никогда больше не просил показать тех, кого любит.

«А если ты позволишь тьме течь сквозь себя, то сможешь путешествовать вместе с ней, — говорил наставник. И, помолчав, всегда добавлял, — но после этого ты будешь, как дырявое корыто. твой дар больше не будет задерживаться в тебе, и ты останешься без магии».

Аларик задумался.

А что, если уйти отсюда именно таким способом?

Правда, после этого он перестанет быть темным магом… но толку с его темной магии, когда она не помогает защитить Камиллу? Да и себя самого, в общем-то…

ну, а верги? Как же он будет сражаться с вергами?

И тут ему стало почти смешно.

ты дурак, Аларик Фейр. Воистину дурак.

Всю жизнь ты защищал людей, которые плевали тебе вслед. И теперь, когда настало время немного подумать о себе и о той, кого любишь, ты еще и размышляешь?

он осторожно посмотрел на тюремщиков: они снова играли в кости. не трогали — и хорошо… Будет время войти в нужное состояние, чтобы открыть в себе протоку для тьмы. Для бурлящего ледяного потока, который выдерет и унесет прочь его собственный Дар, но при этом отнесет туда, куда будет нужно.

А куда это — нужно?

Конечно же, туда, где Камилла Велье.

В конце концов, с людьми он привык сражаться при помощи оружия и собственных рук. И уж что-нибудь придумает, чтобы вызволить Жемчужинку. В конце концов, доберется до Светлейшего…

«Да, нужно к Светлейшему, причем сразу», — решил он для себя.

Внезапно принятие того, что платой за свободу будет его магия, не было тяжелым или болезненным. Аларику даже показалось, что мысль о себе, как об обычном человеке, несет облегчение и свет.

А если так — зачем медлить?

он мысленно прикинул: прошло несколько часов с того момента, как Эдвин ушел. Вряд ли вернется скоро, вряд ли помешает…

И Аларик, закрыв глаза, сосредоточился на ощущении тьмы — в себе и вокруг.

Это была та самая медитация, при помощи которой в прошлый раз он подсмотрел, как живет его матушка. Сперва холодом облизало все внутри, затем в вязкую тьму погрузились кончики пальцев, кисти рук, запястья…

«ты тонешь, и тебе это нравится» — вновь проснулся шепот тьмы.

«Замолчи. твое дело — слушать меня».

«Жалкий человечек. неужели ты думаешь, что тьма может кого-то слушать? Вы все — песчинки в моем потоке».

«тем не менее, ты подчинишься».

Холод сомкнулся над макушкой, и Аларик смотрел только вперед, уже не слушая ехидных шепотков за спиной. Ему было плевать, что там бормочет тьма, которую он внезапно начал понимать так хорошо, плевать, что он близок к ней, как никогда. Если все получится, как задумал, то он сможет выкорчевать тьму из себя. А если не получится — что ж, будет плыть в ней вечно.

но попробовать было нужно. И, раз уж они с тьмой так недопустимо близки, то он это использует.

Впереди, словно жемчужина, сиял прокол в пространстве. Именно то, что ему и нужно было, посмотреть на Камиллу, увидеть, что она жива и дождется помощи…

«надо было это сделать раньше, гораздо раньше».

но он не мог. он даже не был в состоянии посчитать, сколько он проспал. Каждый раз, когда просыпался, его били, разжимали челюсти и вливали в рот какую-то приторно-сладкую дрянь…

Эдвин Лоджерин, пожалуй, допустил ошибку, не приказав снова опоить пленника.

Аларик приблизился к сочащемуся светом проколу и заглянул в него.

он увидел небольшую комнату и громоздкую кровать. там, на кровати, извивалась Камилла, а принц Эдвин, намотав на кулак ее волосы, заставлял ее подниматься. И необычайно близко Аларик увидел глаза Камиллы — светлые, с темными ободками по краю радужки… В них больше не было жизни, в этих глазах. Камилла хотела умереть.

В этот миг что-то с ним случилось. По крайней мере, он не делал этого сознательно: словно кто-то раскромсал грудь, позволяя потоку тьмы хлынуть туда — и насквозь.

— нет! — успел выдохнуть он.

И это не было протестом тьме, которая закружила его, подхватила и понесла — туда, куда рвалось израненное сердце.

* * *