Камилла. Жемчужина темного мага

— надо уходить, Камилла.

Поддерживая ее за талию, Аларик развернулся — и остолбенел. Дверь, в которую он вошел, перестала существовать. И каменные стены изгибались, складывались, как неудало слепленный кувшин из слишком сырой глины. Внутри сделалось щекотно и противно. Захотелось закричать — нет, этого не может случиться теперь, когда они нашли друг друга!

«но кого это волнует?» — хихикнула тьма на задворках сознания.

Быстрый взгляд на окно — и Аларик с отстраненным спокойствием понял, что туда они тоже не успеют. окно закрылось, словно гигантский глаз. Стало темно.

Камилла невнятно всхлипнула и прижалась к нему щекой.

— Я не дам нам умереть, — шепнул Аларик, — не бойся.

то, что он сделал потом, было за пределами всех писаных и неписаных правил ковена. И, конечно же, не осталось архивов о том, что кто-то это делал раньше.

В нем самом была сквозная дыра, сквозь которую хлестала тьма, сквозь которую практически ушел и его собственный Дар — он его больше не мог удержать. В тот миг, когда весь особняк начал складываться, как будто хорошо нагретый воск, Аларик успел черпнуть самой тьмы и связать ее жалкими крохами того Дара, что в нем ещё задержались. В тот миг, когда потолок рушился, он успел сплести защитный кокон вокруг них с Камиллой и удерживать его, когда сверху летели дубовые балки, и падала крыша. Стены складывались внутрь, оплывали… но он все еще держал защиту, подливая и подливая в нее тьму и собственную жизнь.

Потом они куда-то падали. Слишком долго, чтобы это было просто падением в подвал. И он летел сквозь мрак, чувствуя, как за него держится Камилла. А потом открыл глаза и понял, что даже в кромешной темноте она светится — это было чистое, мягкое сияние, оно тоже окутало его под защитным коконом и как будто баюкало, даря покой и утешение.

— Я тебя люблю, — сказала Камилла, — я так рада, что ты можешь это услышать.

— Я тоже тебя люблю, — шепнул он, — всегда буду любить.

Их швырнуло на что-то твердое, кокон раскололся, и Аларик полетел во мрак беспамятства.

ЭПИЛОГ. За день до рождения королевы

Мартин возвращался домой, храня у сердца признание герцога Велье — нынче покойного герцога Велье. Денек выдался превосходный — теплый и солнечный. По обе стороны от дороги в кустах возились воробьи, шелестел лес, переплетая шепот деревьев со скрипом телег и людскими голосами. До столицы оставалось недолго, на тракте было людно: тащились обозы с товарами, изредка мелькала богатая повозка. Сидя в седле, Мартин с высоты с интересом всех рассматривал, и эта дорожная суета с легкостью закрывала воспоминания о том, как Велье, задыхаясь, пуская кровавые пузыри, писал свое признание.

«Если ты напишешь правду, я позволю тебе жить», — пообещал Мартин, не собираясь выполнять обещанное.

Скорее всего, Велье ему и не поверил, но что он мог сделать, оказавшись в тисках темной магии?

он умолял пощадить сына. Мартин пообещал. Ему вообще было несложно обещать многое, у него был прекрасный учитель — принц Эдвин. Вот уж кто мастер забытых обещаний! Впрочем, это было неважно.

Важным было то, что он выполнил задание и теперь возвращался домой, во дворец, неся у сердца сложенный вчетверо лист бумаги.

Проезжая мимо чьей-то открытой повозки, Мартин поймал заинтересованный взгляд сидящей там женщины. она была молодой, привлекательной брюнеткой, и Мартин мимоходом подумал, что, ежели она направляется ко двору, с ней можно будет свести знакомство. Ведь, вопреки слухам, что упорно ходили по дворцу, женщины ему нравились, даже очень.

Странное это было ощущение, но Мартин чувствовал себя умиротворенным. Этому состоянию не мешал даже запутанный шепот тьмы, который Мартин никогда не пытался понять. Попробовал пару раз вслушаться, но затем сам себе запретил: чем больше стараешься разобрать, что она там шепчет на границе сознания, тем больше запутываешься. так недолго и себя потерять…

«Даже если сам себе и не принадлежишь».

он полагал, что вернется во дворец к вечеру. И, проезжая мимо единственной на этом отрезке дороги таверны, решил завернуть и перекусить. Собственно, таверна здесь была весьма востребованной, в нее заглядывали многие, и Мартин не стал исключением. Когда припекает солнце, и ты несколько часов пробыл в седле, начинает хотеться пропустить кружку холодного морса и немного размять спину.

Подумав немного, Мартин направил коня прочь с дороги, затем спешился и, оставив благородное животное у коновязи, отправился в обеденный зал.

В том, что таверну поставили в удачном месте, сомнений не было: с трудом отыскав свободное место, Мартин втиснулся между здоровяком и милейшей на вид матроной. тут же к нему подбежал мальчишка, спрашивая, что угодно господину.

Господину было угодно суп с телячьими почками и кувшин холодного морса.

Когда мальчишка унесся прочь, грохоча деревянными башмаками по полу, Мартин устроился удобнее, оперся локтями о край стола и задумался.