Камкурт. Хроники Тай-Шин

Он появлялся внезапно, впрочем, как и внезапно исчезал. Ничего иного от приведения Мальцев и не ожидал. Он даже привык к этому странному фантому, скрашивающему его одиночество во время ночных дежурств. Ирина была совсем плоха, и ему приходилось следить за ее сном, тревожно прислушиваясь к хриплому неровному дыханию, меняя холодные компрессы из фрагментов своей рубашки, которыми он обкладывал грудь и лицо жены. Харон не мешал ему. Лысый незнакомец либо молча сидел рядом, отрешенно наблюдая за действиями ночного сторожа, либо вдруг начинал тихо и нудно рассказывать ему о чем-то, для Владислава совершенно непонятном. Было в этом что-то жуткое и совершенно безумное. Поначалу Мальцева даже веселили беседы с порождением своей больной фантазии. Это напоминало отчаянное веселье перед смертью, когда все уже переставало иметь значение и напоминало финальную истерику. Но потом, прислушиваясь к бормотанию своего необычного собеседника, Владислав понял, что тот не просто уводит его своими разговорами в окончательную пучину сумасшествия. В его словах было что-то… необычное, малопонятное, и в то же время очень важное. Иногда Ирина просыпалась и тревожно шептала:

— Влад, ты с кем говоришь?

Он ласково гладил ее рукой по голове и успокаивал:

— Спи, моя любимая. Все нормально. Это я сам с собой. Чтобы не заснуть…

В эти моменты Харон замолкал, ожидая пока женщина снова погрузится в пучину тревожных сновидений, а затем снова начинал свое невнятное бормотание.

— Женщины боятся. Их надо беречь… — Харон говорит вроде бы про Ирину, но при этом смотрит в сторону противоположного берега, скрытого темнотой. Мальцев нежно гладит спящую жену по голове.

— Я знаю. Я буду охранять ее.

— Они сильнее мужчин, и в этом их слабость. Но их слабость является и их силой.

Владислав усмехается. Как всегда ничего не понятно, но это лучше чем сидеть одному в тишине. Харон продолжает:

— Женщины прячутся.

— От кого?

— От всех. От мужчин, от теней в ночном небе, от самих себя. Они очень сильно напуганы, отсюда боль и обиды. Ты поймешь. Позже…

Они сидят какое-то время молча, затем Харон нарушает тишину очередной малопонятной речью:

— Когда-то они повелевали всем здесь… Но теперь все по другому. Война будет до тех пор, пока Женщины не вспомнят свою истинную сущность, а мужчины не станут Мужчинами.

Призрак встал и, даже не посмотрев в сторону своего собеседника, молча шагнул в темноту.

— Я чувствую воду…

Мальцев ворошит палкой костер. Десятки раскаленных светлячков вьются в темном воздухе обжигающей стайкой и улетают прочь, вверх, перемешиваясь со звездами.

— Опять будет гроза?

Харон мотает головой.

— Я чувствую воду.

Он смотрит на собеседника и показывает рукой в сторону реки. Мальцев кивает.

— Понятно. Ты чувствуешь реку. Зачем ты говоришь мне об этом? Это важно?

— Алтай изменился… — Голос Харона не выражает никаких эмоций, словно это не визуальное воплощение больного воображения, а киборг, оставленный здесь неведомыми умельцами. — Это важно.

— Я не понимаю, — Мальцев, прищурившись, разглядывает незнакомца, — Все-таки, кто ты?

Харон смотрит, будто сквозь него.

— Такие как я, приходят в смутное время…

— Смутное время? Что это значит?

Харон отрешенно качает головой.

— Это значит, что такое время настало, и я пришел…

Пару раз за ночь приходил медведь. Зверь опять нервно терся о камни с той стороны, порыкивая и фыркая. Собеседники замолкали, выжидательно глядя в направлении звуков, издаваемых страшным гостем. Но если во взгляде Мальцева был ужас, то взгляд Харона по-прежнему ничего не выражал. Странный визитер в одежде, напоминающей сплав-комбинезон, словно знал что-то про этого зверя, чего не знал о нем Мальцев. И это знание позволяло ему оставаться невозмутимым. Медведь действительно уходил спустя какое-то время, разочарованно вздыхая и поскуливая. А беседы продолжались. Затем воздух неизбежно становился светлее, и Харон, как и подобает классическим призракам, неизменно уходил. Сам процесс его исчезновения всегда ускользал от Мальцева. Лысый человек мог оборвать фразу, не закончив ее, и встать с песка, внезапно направившись к воде. Но вот куда девался он дальше, Мальцев никак не мог увидеть. То ли он нырял в реку, воспользовавшись тем обстоятельством, что Владислав часто моргал — глаза воспалились и к тому же слипались от хронической усталости. То ли загадочный пришелец просто уходил куда-то за камни, исчезая там до следующего визита. Цепочка его следов обрывалась у самой воды. А иногда никаких следов не оставалось и вовсе. Мальцев не удивлялся. Он полностью принял условия этой странной игры, уже просто не зная, где заканчивалась явь и начиналась иллюзия, или наоборот, где, наконец, обрывались сотканные из галлюцинаций видения, и начиналась суровая реальность, продолжавшая терзать суровыми испытаниями двух людей, уже потерявших надежду на спасение.