Камни Господни

«Отпусти меня, Господи!» — закричал Данила, беспомощно падая на колени. Он закрывал глаза руками, но и незрячий, мучимый видениями, чувствовал, как помрачилось над миром солнце, когда вместо облаков двинулась бесчисленная саранча, закованная в железные брони, с хищными скорпионьими жалами на хвостах. Он чувствовал ее неотвратимую власть, ее смертоносное право, ее неотвратимое нашествие.

Данила молился: грешный заблудившийся человек или проклятый людьми злодей, которому неисповедимыми путями Господними уготовано встать на пути силы, имеющей царем над собою ангела бездны…

***

Дождь перестал к рассвету. Взамен грозовым раскатам пришли звуки пережившего бурю весеннего леса, тихое перекатывание волн на прибрежных камнях да еле уловимый для слуха плеск растревоженной рыбы. На восток небосклона ложились багряные всполохи.

Данила поднялся с затекших колен:

— Петруша!

Мальчик не показался и не откликнулся на зов. Карий бросился к черной гряде, по влажному, еще не успевшему впитать небесную влагу речному берегу.

— Петр!

Невесть откуда над головой пролетел зимородок, и, сделав круг вокруг змеиного камня, испуганно бросился к реке, мелькая над прибрежными водами. Следуя пути птицы, Данила подошел к валуну и увидел мальчика, лежащего ничком на камнях.

— Как же так, Петруша… — Карий вытер со лба мальчика кровь и, почувствовав в нем еще не угасшую жизнь, подхватил его на руки, унося прочь от проклятого места.

— Петр, пробудись… восстань…

Бледные, еле движимые губы, тихие, детские, виновато улыбнулись:

— Ножки скользнули… кажись, расшибся.

Мальчик замолчал, проваливаясь в тяжелое мучительное забытье.

— Держись, Петруша, — Карий выхватил нож и быстро полоснул отточенной сталью по своему запястью, поднося хлынувшую кровь к губам ребенка.

Есть древний, забытый и запретный обряд крови, который изустно передают друг другу посвященные воины, еще, быть может, памятный в темных легендах, отзвуки которого слышны в нескончаемых песнях о павших героях. Верили старые люди, что умирающий может быть возвращен из смертной долины, если герой по своей воле его напоит собственной кровью. Только порукою жизни, чужого воскресения из мертвых будет собственная душа, скользнувшая на неведомые пути, по острой правоте стали.

Глава 6. Огонь, вода и железный црен

На молебен в честь освящения первой соли, сваренной на чусовской земле, собралась вся слобода, даже недавно народившихся детишек матери принесли на руках. Потому как соль есть Божие благословение и мерило чести людской.

Соль стали варить вместе со строительством городка, не дожидаясь, когда артельщики пробурят до порога землю, и трубный мастер посадит в скважину лиственичную матицу, а за ней, еще глубже, спустит веселые трубы, до самого копежа, чтобы подобраться к доброму рассолу. На это уходили годы, а Строганов ждать не мог, да и не хотел. Яков Аникиевич приказал нарыть соляные колодцы, черпать рассол бадьями и варить соль в цренах прямо под открытым небом.

Наваренную и приготовленную к отправке соль дюжие мужики таскали из амбаров на подводы, чтобы, довезя до пристани, отправить ее по рекам на Русь.

Осанистый праздничный Строганов, взирая на грузчиков, неспешно носящих тяжелые соляные мешки, в нетерпении поглаживал бороду.

— Не дремай, робятушки, шевелитися живей! — суетясь вокруг подвод, покрикивал приказчик Истома. — Вот уж и отец Никола ждать притомился. Глядите, осерчает, да за недостаток усердия от причастия возьмет да отлучит!

Грузчики недовольно зароптали, но мешки таскать стали проворнее.

— Благодатная земля, святая! Сама солью исходит, — Яков Аникиевич посмотрел на Карего. — Погодь пару годков, набурим скважин, да варниц наставим, по несметным богатствам же ходим! Сам узришь: потекут сюда люди со всей Руси! К сытости, житию размеренному да покойному, суду праведному, милосердному. Здесь, подле Великого Камня, и лежит она, мечта людская о святой землице Белозерской.

— Такими словами бы мед пить, да что-то кишки от соли сводит, — пробурчал стоящий за Даниловой спиною казак.

Загрузив телеги доверху, грузчики устало столпились возле подвод, отряхивая спины от пробившейся сквозь полотно соли.

— Добро, мужики, добро! — Строганов степенно оглядел грузчиков. — Истома! По такому случаю вели после молебна поднести каждому по чарочке!

Яков Аникиевич неспешно перекрестился и подал священнику знак начинать молебен.

***

После молебна Яков Аникиевич пригласил Карего для тайного разговора в потаенную, глухую комнату.

— Как тебе, Данила, чертовы камни? — прищурился Строганов в полумраке.

— Изрядное зрелище. В грозе особливо, — Карий вспомнил разверзшиеся хляби небесные и отказавшееся служить тело. — Пастушонок на них поскользнулся. Чуть не разбился насмерть.

— Мудрено ли? У юраков они навроде нашей святой земли, — Яков Аникиевич положил руку на стол, а затем перевернул ее ладонью к верху. — За Камнемто, по другую сторону, кругом низины да топи, будто наша изнанка. То и уцепилися за Каму да Чусовую. Иначе зачем было бы кровь проливать: земля в Сибири краев не имеет!