Камни поют

тебя очень любил, раньше тебя любил, но знаешь как хотелось любить и дальше. Думаю, что дело в препаратах, думал, что дело в препаратах, но на самом деле мне давно отменили аминазин, поэтому нельзя во всем винить его. Утешали, что после отмены пройдет. И женская эта грудь наметившаяся уйдет, и полнота. Ничего не ушло, уходить не собирается. Но сейчас не об этом, хотя, конечно, страшно жирный сделался, на меня неприятно смотреть. Не говори, что ничего, что ничего не замечала, привыкла. Невозможно не заметить. Джинсы треснули под коленками – это как?

Футболка задралась на животе, обнажив багрово-синюшные растяжки, – это как?

Тебе никак, то есть делаешь вид, что все равно, что не брезгуешь.

А я брезгую собой.

Но что я хотел бы на самом деле сказать – но то, что люблю, все равно выношу в начало, в самую первую строчку. Но дело все в том, что я люблю не только тебя. Звучит невероятно глупо. Как будто у меня есть другая женщина, как будто это вообще возможно. В моем случае нет, совсем, не из-за физической немощи. Может быть, из-за него, из-за Алексея Георгиевича. Ты просила меня забыть о нем, и я клялся, что забыл, но только я проклятый лгун был.

Когда мы познакомились? Мне было четырнадцать лет. Мама выпрыгнула из окна, когда мне было шесть. Только не думай, пожалуйста, что это у нас семейное, потому что я – по своим, особым обстоятельствам. И не из-за него, нет, конечно.

Мне было четырнадцать лет, потом почти сразу исполнилось пятнадцать, так незаметно прошло время. Ему – тридцать. Так вот, Маша: я любил его, дорогая Маша, что еще могу сказать?

Я любил его, и мне было четырнадцать лет. Он был мой учитель. Я его помню, а ты не знаешь, что такое помнить, – ты даже имена своих родителей все время забываешь, потому что они забытые, о них написано только в одном особом документе. Я случайно узнал, что такой документ существует, – не узнал даже, а вычислил, потому что он непременно должен существовать, реестр забытых, потому что как иначе вести учет?

Ничего особенного в том документе нет, только имя, год и место рождения – если, допустим, сын или дочь забытого захочет что-то сделать такое, для чего потребуются имена родителей. Вряд ли это важно сейчас, конечно. Мало где требуются имена. И я всегда радовался – счастье еще, что к Маше, как к дочери забытых, не применялись никакие санкции, мы просто жили, просто поженились. Раньше, говорят, высылали, запрещали жить в столицах. Давно это было, а сейчас время стало милосерднее, справедливее.

Маша забыла, Маша не помнит свое отчество, а я почему-то – помню всегда, значит ли это, что на меня эта новая машина, этот Читатель, не действует?

И зачем пишу про реестр, разве это по-настоящему важно?

Отодвигаю записку на край стола. Думал – действительно записка будет, а выходит письмо, длинное, жалостливое.