Камни (СИ)

— Шаббат? — она улыбается — явно уверенная в том, что догадалась правильно, и он тут же кивает:

— Да.

— Вам очень идёт, — говорит она, и внутри у него всё замирает.

Она говорит с ним не как врач с пациентом.

Она говорит с ним как женщина с мужчиной.

— Спасибо, — быстро проговаривает он. И тут же добавляет: — Я… провожу вас?

— Только до метро, если можно, — отвечает она. — Мне отсюда по прямой. Обычно уезжаю от «Василеостровской», оттуда мне ближе, а тут вот прогуляться решила, — она снова улыбается. — Кажется, мне пора заканчивать с рабочими субботами. А то они чего доброго доведут меня до ручки. Ваш народ мудр.

— Вы живёте на зелёной ветке? — тут же спрашивает он, цепляясь за слова «по прямой».

Он произносит это — и тут же начинает ругать себя.

Ты лезешь не в своё дело, идиот, говорит он себе.

Она сейчас пошлёт тебя с твоей навязчивостью.

И правильно сделает.

— Я живу в Рыбацком, — отвечает она, и он выдыхает, радуясь тому, что, кажется, она не считает его слишком наглым.

— О, — говорит он, — Рыбацкое, надо же…

— У вас кто-то живёт там?

— Да. Мой отец.

— Ясно, — говорит она. — Что ж, далековато, но хотя бы по прямой.

Дождь внезапно заканчивается, но он всё равно идёт провожать её до метро.

Теперь ему не хочется сдаваться.

И отчего-то она ему не препятствует.

— Знаете, чего я боюсь больше всего? — спрашивает он. После недавней встречи в субботу он чувствует себя более раскованным, и ему хочется говорить. Она вопросительно смотрит на него, и он продолжает: — Вы, должно быть, думаете, что смерти, но нет.

— Тогда чего же? — произносит она, безупречно поймав его желание услышать этот вопрос.

— Забвения, — отвечает он. — Да, забвения. То, что мы все умрём, — это нормально. Как говорится, «прах ты, и в прах возвратишься». Так в Торе написано. Так вот, я не боюсь вернуться в прах. Я боюсь, что вернусь в прах, — и всё. Среди евреев считается, что нужно продолжаться в детях. Но я не хочу продолжаться в детях, доктор. Это не спасёт от забвения.

Он снова называет её «доктор» — несмотря на то, что в субботу она сама предложила обращаться к ней по имени.

Он так долго ждал этого предложения, точнее, разрешения, но теперь ему отчего-то неловко.

— Продолжение в детях не спасает от забвения, — повторяет он, и она кивает в ответ.

«Да, я понимаю, о чём вы», — говорит этот кивок.

— Моего деда нет уже много лет, — продолжает он. — Но вы пришли к нему на могилу — хотя даже не знали его лично. Значит, он преодолел забвение. Значит, у него получилось, — он смотрит куда-то поверх её головы, а пальцы его левой руки задумчиво треплют браслет-цепочку с висящей на ней Звездой Давида. — Знаете, в юности я хотел пойти работать в полицию. Но, — он оставляет наконец в покое браслет и разводит руками, — ввязался в драку. Отец сделал всё для того, чтобы на меня не завели дело, но о службе в полиции пришлось забыть.

— Вы кого-то избили?

— Не то чтобы сильно. Но у меня был с собой кастет. Тогда мне казалось это таким крутым — носить кастет, — он тихо смеётся. — Я даже и не знал, что это, оказывается, — холодное оружие. Отец меня, как помню, чуть не убил. Нет, не в прямом смысле, не думайте — за всю жизнь он ни разу и пальцем меня не тронул. Но как же он был зол. Кажется, он полгода потом со мной не разговаривал.

— Его можно понять, — мягко возражает она, и он тут же соглашается:

— Ещё бы. Я был крайне тяжёлым ребёнком и ещё более тяжёлым подростком.

— Сейчас вы чувствуете себя на своём месте? — спрашивает она.

— Иногда мне кажется, что да, — честно отвечает он. — А иногда я бываю не уверен.

Она смотрит на него чуть более долго и внимательно, нежели обычно. Он замечает это сразу.

Замечает — и в голове его будто что-то щёлкает.

Он тоже смотрит на неё и думает, какого вообще лешего ему стукнуло тогда в голову, что она похожа на мать. У неё другие волосы, другие глаза, другая фигура. Она довольно рослая — почти вровень с ним. Она кажется сильной и крепкой — а мать была довольно хрупкой и субтильной.

Если он, конечно, помнит её правильно.

В этом Давид уже не уверен.

Но в том, что она, Каролина, совершенно не похожа на мать, — да.

Уже который сеанс он делает всё, чтобы не таращиться на её грудь.

Она маленькая. Почти плоская — это особенно заметно на контрасте с высоким ростом и широкими плечами. Но отчего-то это кажется ему до безумия сексуальным.

И очень хочется узнать, как она выглядит без одежды.

— Попытайтесь как-нибудь проанализировать, чего вы хотите.

Кажется, она говорит это.

Кажется.

Но он не уверен.

Он чётко расслышивает лишь «чего вы хотите» — и едва не содрогается от этих слов.