Камни (СИ)

К счастью, она быстро уснула.

А он так и продолжил сидеть.

Он просидел у окна почти до рассвета, дождавшись наконец «верещащих» птиц.

Хорошо, что была суббота.

В какой-то момент он подумал было, что можно было бы попросить Каролину выписать ему рецепт на снотворное, но быстро передумал.

— Я рад, что с твоей… женой всё хорошо, — голос Паши возвращает его в реальность.

— Непривычно, да? У меня — и вдруг жена! Да, я сам до сих пор в шоке от того, что у меня есть жена, — Давид усмехается. — Подумать только: Давид Вайсман — и жена, — он качает головой. — Я не люблю это слово, честно. Оно такое… странное. Я прихожу на работу, а мне говорят: «Давид Самуилович, как там ваша жена?» И у меня такое чувство, что это не ко мне обращаются.

— Ты в мыслях не называешь её женой? — Паша задаёт этот вопрос не просто так: он явно о чём-то задумывается.

— Я называю её «Карочка», — Давид разводит руками. — Со временем я привыкну, конечно. Сам посуди, я большую часть жизни прожил один.

Паша кивает.

— Когда я только приехал в Питер, для меня это было так странно — что я один, — говорит он. — В моём доме — ну, там, в Улан-Удэ, — постоянно было много народу, кто-то без конца кричал… Мама, скажем, всегда кричала. Она и сейчас кричит, у неё такой голос. Ещё она зачем-то всегда называла меня какими-то идиотскими именами — то Павлик, то Павлуша, — он тихо смеётся, и Давид тоже начинает смеяться.

— Господи! — восклицает он. — Павлуша! Спасибо за подсказку, теперь я знаю, как тебя троллить.

— Это жестоко, — говорит Паша, не прекращая смеяться. — Представляешь, она и сейчас меня так называет. Позвонит, бывает, по телефону — да как заорёт в трубку: «Павлуша, привет!» Как-то раз она позвонила мне, когда я был на работе, ну и… — он разводит руками: — Теперь половина офиса в курсе, что я Павлуша.

Мысль, острая, будто только что заточенный нож, внезапно бьёт в голову.

Бьёт с такой силой, что Давид внезапно замолкает, и Паша тут же замечает это.

— Я сказал что-то не то? — спрашивает он обеспокоенно.

— Нет, нет, — говорит Давид, а затем смотрит Паше в глаза. — Мой маленький царь Давид. Она меня так называла.

— К…кто? — заикаясь, переспрашивает Паша. Он явно не понимает, о чём речь, и Давид начинает раздражаться.

— Паш, включись! — он щёлкает пальцами. — Она называла меня «мой маленький царь Давид». Моя мать. Я о ней говорю!

— Прости, — быстро произносит Паша. — Прости, я не понял сразу. Я… я такой тупой иногда…

Давид отмахивается:

— Да ничего ты не тупой. Это я со своими детскими психотравмами, как девочка-подросток, заколебал уже, наверное. Нет бы как нормальный мужик — сально ухмыльнуться и спросить что-нибудь типа «когда ты уже трахнешь свою тёлку, бро?» — он резко мотает головой. — Фу, какая гадость, боже. Сказал — и самому противно стало, — он выразительно смотрит на Пашу. — Да, она меня так называла… моя мать. Это она выбрала для меня это имя — в честь царя Давида, — он усмехается. — Как там говорят, «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт»? Ну, и? Где мои восемнадцать жён и куча наложниц? Где моё царство, в конце концов? — он горько вздыхает, а затем снова смотрит Паше в глаза. — Она меня очень любила до того как у неё начались эти приступы. Она приходила с работы и спрашивала: «Где мой маленький царь Давид?» Это ещё когда мы в Одессе жили. Представляешь? Я зачем-то вспоминаю это всё последнее время. Несмотря на то, что, когда я думаю о ней, мне становится страшно.

— Дав… — вдруг перебивает Паша. Давид отвечает ему кивком головы, И Паша продолжает: — Ты сказал «моя мать», — и добавляет. — Дважды.

— Ну да… — нервно отзывается Давид. — Да, я сказал, и…

Паша качает головой:

— Ты никогда раньше не называл её так. Ты говорил «она» или…

— …или «эта дура». Да. Последнее только с тобой. Ни с кем другим я не позволял себе так о ней высказываться, — он тяжело вздыхает, смотря куда-то в сторону. — Знаешь, Кара несколько раз на сеансах говорила мне, что, мол, хорошо было бы попытаться её простить. Тогда бы мне-де стало легче. Я сейчас начинаю думать, что она была права, но…

— Но?

— Но мне чего-то не хватает, — заканчивает Давид. И с усмешкой добавляет: — Возможно, восемнадцати жён и кучи наложниц. И царства — как же без него. А вот «Павлуша» — это прикольно. Это я точно запомню.

Паша явно хочет что-то сказать, но видит, что Давид не хочет продолжать этот разговор.

После таких внезапно случившихся откровений Давид всегда забирается обратно в свою раковину.

Это Паша уже усвоил.

Он хочет рассказать Давиду о том, что вчера они со Светой ходили в кино, а фильм оказался дрянной, и Света предложила уйти. Без Светы он ни за что бы не додумался уйти. А потом они пошли гулять по городу, и ему, конечно же, позвонила мама и заорала из трубки «Павлуша, привет!», но Света не стала над этим смеяться.

Вместо этого она рассказала ему, что в детстве старшая сестра постоянно дразнила её «Светка-пипетка» и до сих пор иногда так обзывается.

Всё это Паша хочет рассказать Давиду, но понимает, что, как говорилось в той мемной фразе из известного фильма, «но только не сегодня[1]».