– Да, вчера вечером. Увы, мастер Шардлейк, я по-прежнему считаю его фантазером. A Сэм Фиверйир говорил, что, будучи лордом-канцлером, он сжег многих добрых людей, посчитав их еретиками.
– Да, это так.
– Тогда какое он имеет право клеймить ужасы войны?
Я подумал, что из этого юноши мог бы получиться настоящий ученый, но вслух сказал другое:
– Фиверйир исчез.
Подойдя к окну, юноша посмотрел наружу сквозь ставни:
– Да, я привык видеть эту странную маленькую физиономию. Мне сказали, что мастер Дирик отослал его назад в Лондон.
– Очевидно, по срочному делу. Он уехал сегодня утром. – Чуть помедлив, я добавил: – Я видел, как он бежал вчера вечером по лужайке.
Хью повернулся ко мне, но лицо его оставалось бесстрастным:
– Мастер Дирик позвал его.
– Я не слышал никакого зова. Но кто-то, как я слышал, воскликнул: «Нет!»
– Вы ослышались, сэр. Мастер Дирик вышел из дома и позвал его. Зов хозяина всегда заставлял бедного Сэма нестись сломя голову. – Взгляд голубых с зеленью глаз обратился ко мне: – Так вы явились ко мне именно поэтому?
– Нет.
– Сомневаюсь.
– Секрет Дэвида теперь известен всем.
– Мне очень жаль.
– Мастер Хоббей сообщил мне, что о его состоянии вам с сестрой стало известно вскоре после того, как вы поселились у Хоббеев.
Мой собеседник опустился на постель и посмотрел на меня:
– Однажды днем, вскоре после того, как мы переехали к Хоббеям, мы с Дэвидом и Эммой занимались с мастером Кафхиллом. Он рассердился на Дэвида, который не выполнил задание учителя, и пригрозил, что расскажет об этом его отцу. Дэвид велел ему идти и проделать нечто отвратительное с овцой. После чего вдруг свалился со стула, начал трястись, и на губах у него выступила пена, как это было сегодня. Мы с Эммой испугались, так как решили, что Бог покарал его за плохие слова. Тогда мы еще верили в плохие слова, – добавил он с горькой полуулыбкой. – Однако мастер Кафхилл распознал симптомы. Он уложил Дэвида и удержал его язык линейкой, как это сегодня сделал Фальстоу ножнами кинжала.
– И родители Дэвида заставили вас с сестрой хранить эту тайну?
– Они попросили нас, – ответил молодой человек бесстрастным голосом.
– Итак, вы не любите их как родных? Никого-никого… – заметил я.
Длинное изуродованное лицо Хью чуть дернулось, и какое-то мгновение он опять сделался похожим на ребенка. Затем самообладание вернулось к нему, и юноша посмотрел на меня.
– Невзирая на все, – проговорил он негромко, – они потратили несколько месяцев на уговоры, принуждая сестру дать согласие на брак с Дэвидом. Невзирая на его падучую, невзирая на грубость и глупость.
– Дэвид не нравился Эмме?
– Она презирала его. Хотя сестре едва исполнилось тринадцать лет, он лез ей под юбку. – Лицо Кертиса потемнело. – Я ударил его за это, и мастер Кафхилл принял нашу сторону. Он сказал нам, что Эмма может отказаться выйти замуж за Дэвида. Она может обратиться в Сиротский суд и сообщить там, что Дэвид нездоров телом.
– Совершенно верно. Это так называемое насилие над подопечным, – проговорил я. – Но мастер Хоббей все еще хотел связать ее долю земель вашего отца с собственными землями.
– У нас с Эммой были свои планы. – В голосе Хью слышался гнев. – Если бы мастер и мистрис Хоббей продолжили настаивать на своем, мы пригрозили бы обратиться в этот их самый драгоценный Опекунский суд. Мастер Кафхилл читал закон, он сказал нам, что если мальчики не могут избавиться от опеки до двадцати одного года, то девочки могут унаследовать свои земли в четырнадцать лет.
– Да, если не дадут согласия на приемлемый брак.
– Приемлемый брак. Мы намеревались подождать еще несколько месяцев, пока Эмме исполнится четырнадцать лет, после чего мы взяли бы ее земли, продали их и вместе убежали.
– А вы рассказывали мастеру Кафхиллу о своих планах?
– Нет. Наверное, нам стоило бы довериться ему, – печально проговорил Кертис.
– Дело оказалось бы сложным. Вы не смогли бы обойтись без адвоката.
Хью издал высокий и горький смешок, настороживший меня:
– Но до испытания дело-то все равно не дошло, так ведь? Сестра моя умерла, и все планы больше ничего не значили.
Лицо его вновь дернулось. На какую-то секунду мне показалось, что он заплачет, однако черты его вновь приняли привычное безразличное выражение. Эх, если бы только Майкл Кафхилл и преподобный Бротон знали о состоянии Дэвида прежде, чем его отцу было даровано право опеки! Молодой человек вздохнул и с внезапным раздражением почесал грудь.
– Надеюсь, вы не подхватили блох, – проговорил я. – В Портсмуте я подцепил несколько штук, но, как мне кажется, успел от них избавиться.
– Нет, там у меня другие шрамы, они зудят. – Мой собеседник вновь почесался, на сей раз осторожнее.
– Вы носите там крест Эммы? – осторожно спросил я.
Юноша посмотрел на меня:
– Нет, мастер Шардлейк, я храню его в шкафу. Мне трудно смотреть на него.
– Печально.