«Дорогой Мэтью, я пишу тебе в очередной жаркий и пыльный день. Констебли погнали в Портсмут новый отряд крепких на вид нищих, предназначая их в гребцы на королевских кораблях. Этих людей превратили в рабов, и я всякий раз думаю об этом, когда слышу, как Колдайрон рассуждает о противостоянии английской свободы и французского рабства. Я повидал Эллен. На мой взгляд, она в какой-то мере возвратилась в свое прежнее состояние — снова работает с пациентами, однако погрузилась в глубокую меланхолию. Она не проявила никакой радости, увидев меня в гостиной Бедлама. Сначала я поговорил с этим Гибонсом, который держался достаточно любезно после всех денег, которые ты скормил ему. Он сказал, что смотритель Шоумс приказал своим людям связать Эллен и убрать ее под замок, сразу же после того, как с ней случится следующий приступ. Когда я рассказал Эллен, что это ты просил меня прийти и проверить, как она себя чувствует, боюсь, она рассердилась. Она с горечью сказала, что ее заперли из-за тебя, и не захотела говорить со мной. Держалась эта бедная женщина странно, почти по-детски. Думаю, мне придется переждать несколько дней и после этого снова сходить к ней. Дома я поругался с Колдайроном. В эти дни я встаю рано, и потому услышал, как он на кухне бранит Джозефину дурными словами, называя ее глупой кобылой и пучеглазой сукой в присутствии мальчишек — и все потому, что она проспала и вовремя не разбудила его. Он грозил дать ей в ухо. Войдя, я велел ему оставить девушку в покое. Он без особой радости подчинился. Мне было приятно, что когда я велел ему попридержать язык в отношении собственной дочери, Джозефина улыбнулась. Я все еще задумываюсь над тем мгновением, когда услышал от нее французское ругательство. Беременность Тамасин, милостию Божией, продвигается очень благополучно, и я передаю гонцу письмо от нее Джеку».