Камни вместо сердец

— Посмотри-ка на печать. Тебе уже приходилось ее видеть.

Он поднял на меня глаза:

— Печать королевы. Это от мастера Уорнера? Новое дело?

— Прочти. — Я сделал паузу. — Оно тревожит меня.

Барак развернул письмо и вслух прочитал:

«Я приветствовала бы ваш частный совет по личному делу. Приглашаю вас посетить меня здесь, в Хэмптон-корте, завтра в три часа пополудни».

— Оно подписано…

— Знаю. Екатерина, королева, а не адвокат Уорнер.

Барак прочитал записку еще раз:

— Она короткая. Но королева говорит о личном деле… ни малейшего намека на политические обстоятельства.

— Однако у нее, должно быть, имеется серьезная причина для беспокойства, заставляющая писать собственноручно. Не могу не вспомнить, как в прошлом году королева отправила Уорнера защищать интересы обвиненного в ереси родственника ее служанки.

— Королева Екатерина обещала, что не станет вмешивать тебя в подобные дела. A она из тех, кто умеет выполнять свои обещания.

Я кивнул. Больше двух лет назад, когда королева Екатерина Парр еще была леди Латимер, я спас ее жизнь. Она обещала стать моей покровительницей и никогда не привлекать меня к делам, имеющим политическую подоплеку.

— И давно ли ты видел ее в последний раз? — спросил Джек.

— Еще весной. Она дала мне аудиенцию в Уайтхолле, чтобы поблагодарить за распутывание того сложного дела, касающегося ее владений в Мидленде[12]. Потом, в прошлом месяце, она прислала мне свой молитвенник. Помнишь, я показывал тебе? «Молитвы и размышления».

Мой собеседник скривился:

— Мрачная штуковина.

Я печально улыбнулся:

— Не спорю. Я не понимал, насколько ею овладела печаль. Королева вложила в книгу записку, где выражала надежду, что она обратит мои мысли к Богу.

— Она не станет подвергать тебя риску. Очередное разбирательство, связанное с землей, вот увидишь.

Я благодарно улыбнулся. Изнанку политической жизни Барак знал с самых юных дней, и я ценил его утешение.

— От королевы к Эллен Феттиплейс за один день! — пошутил он. — Тебе придется потрудиться.

— Да. — Я взял у него письмо и, вспоминая свой последний визит в Хэмптон-корт, ощутил, как страх перед новым посещением стискивает мой желудок.

Глава 2

Закончив чтение последнего резюме уже поздним вечером, я присыпал собственные заметки песком. Барак и Скелли уже разошлись по домам, и я направился по Чэнсери-лейн в сторону своего дома.

Стоял идеальный летний вечер. Два дня назад был Иванов день, однако обыкновенные по такому поводу костры и празднества существенно сократили по велению короля. В городе установили комендантский час: ночью по улицам ходили дополнительные патрули, чтобы французские агенты не могли устраивать поджогов.

Оказавшись возле дома, я подумал о том, что больше не испытываю здесь радостного подъема, который ощущал при жизни Джоан — его, скорее, сменило некое раздражение. Я отпер дверь. Дочь моего эконома, Джозефина Колдайрон, стояла в прихожей на тростниковой подстилке, скрестив на груди руки, с отсутствующим и слегка озабоченным выражением на круглом лице.

— Добрый вечер, Джозефина, — проговорил я. Она присела, наклонив голову. Прядка немытых светлых волос выбивалась на лоб из-под ее белого платка.

Отодвинув ее в сторону, она полным беспокойства голосом произнесла:

— Простите, сэр.

Я знал, что она боится меня, поэтому продолжил самым мягким тоном, каким только мог:

— Как обстоит дело с обедом?

Колдайрон посмотрела на меня виноватыми глазами:

— Я даже не начинала еще готовить, сэр. Мне нужно, чтобы мальчишки помогли почистить овощи.

— А где Саймон и Тимоти?

Джозефина заметно встревожилась:

— Э… они с отцом, сэр. Сейчас схожу за ними, и начнем.

И она заторопилась на кухню быстрой и мелкой походкой взволнованной мыши. Я же отправился в гостиную.

В кресле, лицом к окну, сидел мой старый друг и частый гость Гай Мальтон. Повернувшись на звук моих шагов, он изобразил на лице слабую улыбку. В качестве врача Гай обладал кое-каким общественным положением, что, однако, не помешало банде юных прохвостов как-то ночью, два месяца назад, в поисках французских шпионов вломиться в его дом возле Старой Баржи, разорвать в клочки медицинские заметки, которые он делал в течение всей своей жизни, и разгромить оборудование. Мальтона не было дома, иначе его, наверно, убили бы. По происхождению он был испанцем, и его всегда воспринимали как иностранца — смуглолицего и говорившего с непривычным акцентом. Я забрал его к себе, но с тех пор он погрузился в глубокую меланхолию, тревожившую меня.

Я опустил сумку на пол:

— Как дела, Гай?

Врач поднял руку в приветствии:

— Просидел здесь весь день. Как странно — я всегда считал, что если однажды останусь без работы, время будет едва влачиться, однако теперь оно пролетает совершенно незаметно.

— Барак говорит, что Тамасин жарко, — сказал я и с удовольствием заметил, что на лице медика появился интерес.