Кампан (сборник)

Пастушок не был обычным деревенским пьянчужкой, которого нанимали на лето пасти коров да коз. Конечно, он не проходил мимо угощений и развлечений, но у него было редкое для сельского паренька пристрастие: он по-настоящему любил цветы. Казалось, он любит каждый цветок, что рос на поле. Подолгу рассматривал их, получая от этого душевное наслаждение. Рассматривал пастушок и Анфира, но не столько сам восхищался цветком (были и краше), сколько полюбился тому. Теперь всякий раз, как начинал светлеть край неба, к которому была повёрнута голова цветка, он ждал появления пастушка. Анфиру хотелось показать ему свои разноцветные лепестки, то нежно-розовые, то густо-бордовые. Хотелось, чтобы пастушок подольше задержался возле него, чтобы прогнал назойливых телят, которые так и норовили затоптать его. И чем больше цветок был поглощён думами о пастушке, тем меньше получал он животворящего воздействия солнца и – чах!

«Нет, так дело не пойдёт, – решил Анфир, – и пастушок не будет всю жизнь крутиться возле меня, и я окончательно зачахну».

И он стал опять стремиться к солнцу, лишь поглядывая порой на пастушка, когда тот проходил мимо или склонялся над другим цветком, чтобы сорвать его, покрутить недолго в руках, понюхать и… бросить.

«Как хорошо, – сделал вывод из таких наблюдений Анфир, – что я не оказался в числе цветов, полюбившихся пастушку! А то и мне не миновать бы печальной участи».

Полынь выговорила ему всё, что думала, о пастушке, о нём самом, а заодно обругала некстати появившегося хорька. Тот сразу убежал, оставив после себя зловонный дух.

И тут Анфир услышал необычное пение – сладостное, манящее, волнующее душу. Цветок крутил головой, расправлял лепестки, чтобы лучше слышать, а заодно и увидеть певца, но тщетно. Так продолжалось несколько дней, пока на опушке, недалеко от края поля, где рос Анфир, не появился тетерев. У него было всё: горделивая осанка, сильный голос, яркая внешность. Анфиру понравились его красные пёрышки над глазами, пушистый, в шикарных перьях хвост, но главное – пение!

Тетерев чувствовал, что нравится цветку, и поскольку тетёрки почему-то не прилетали на его призывное пение, довольствовался вниманием Анфира. Он стал ежедневно появляться на краю поля и радовать цветок своим пением.

Когда тетерев пел, издавая чистый гортанный звук, то у него сами собой расправлялись крылья. И хотя он не взлетал, но, казалось, парил над полями и лесами, над всеми цветами, зверями и даже птицами. Он высоко задирал голову, распушал свой роскошный хвост и вальяжно водил корпусом из стороны в сторону. Анфир зачарованно смотрел на тетерева, восхищаясь им: «Как самозабвенно он поёт! Какой голос, какая стать!»

Но неопытный цветок опять ошибался. Тетерев даже во время токования не мог забыть себя. Он не видел свою красоту со стороны, но всегда слышал своё пение, восхищался собой и ждал того же от слушателей.

Солнце уже не радовало Анфира. Ему хотелось слушать пение тетерева, чаще видеть его. Цветок с усилием вспоминал наказы матери, что надо тянуться к солнцу, ведь только оно даёт жизнь. Но какая жизнь без тетеревиного пения! Нет, Анфир не думал отворачиваться от солнца, прятаться от его лучей, но новый объект обожания приносил ему больше радости и тяга к нему была сильнее.

И как знать, чем закончился бы этот новый «роман» любвеобильного цветка, если бы не прилетела к нему пчёлка. Её появление было стремительным, ненавязчивым и столь приятным, что у Анфира пропал интерес и к круглолицему пастушку, и к певуну-тетереву. Даже невразумительные речи хорька, привычно пререкавшегося с полынью, и его тяжёлый дух больше не утомляли Анфира.

Пчёлка прилетала теперь постоянно и, садясь на солнечную сердцевину цветка, с энтузиазмом принималась трудиться. Она копошилась в лепестках, собирая сладкий нектар, и цветок от этого становился ярче и богаче красками. Оказалось, он тоже кому-то нужен, и можно не завидовать пурпурной эхинацее, на которой каждый день сидят по два шмеля сразу. Анфиру нравилось отдавать то, что он имел, и доставлять тем самым радость. «Как солнце дарит нам свой свет и тепло, – думал он, – так и мы должны делиться с ближними».

«Какое счастье, что есть солнце! – вторила мыслям цветка восторженная пчёлка. – Всё живёт благодаря ему. Когда нет солнца, я даже не вылетаю из улья».

Они теперь постоянно разговаривали. Пчёлка рассказывала, что собирает дань не для себя, что воспользуется из собранного лишь самым малым. И у Анфира появлялась решимость жить так же самоотверженно, как пчёлка. Он понял, что радость жизни не в том, чтобы любовались тобой, и не в том, чтобы ты кем-то восхищался, а в том, чтобы жить ради других.