Кампанелла

Уход турецкого флота означал, что поражение было окончательным. Кампанелла понимал, что его ждет. Вдохновитель восстания и еретик, уже неоднократно привлекавшийся к суду инквизиции, должен был рассчитывать лишь на смертную казнь. Но он не хотел сдаваться. Только побег мог его спасти. Для подготовки побега необходимо было время. Как видно, испанские власти не склонны были к проволочкам. Дознания проводились энергичными средствами, и суд не заставит себя долго ждать. Надо было всеми силами затягивать следствие. Делать это было очень трудно. Хотя Томмазо и наладил связь с товарищами, тем не менее ему не удавалось внушить всем достаточно мужества. Дух большинства узников был сломлен, и поэтому дикие пытки, которые применял Ксарава, оказывались куда действенней, чем все красноречие Кампанеллы. К тому же тревожный слух о преследованиях и арестах родственников лиц, замешанных в заговоре, подтвердился. В числе тех, кого привели в Сквиллаче, были отец и брат Томмазо.

Среди заговорщиков находились различные люди. Малодушные и трусы, попав в тюрьму, увидели нависшую над ними угрозу и тут же, чтобы выгородить себя, стали выдавать других. Гальярдо, Конья, Марраподи, Сантакроче и Адимари подробно рассказали о намерениях заговорщиков и о еретических суждениях, слышанных из уст Пизано. Они всячески изворачивались. Ксарава делал вид, что не верит им. Ведь они слишком поздно подали свой донос!

Особенно гнусно вел себя Джулио Контестабиле. Когда ему стало известно о раскрытии заговора, он не только не сделал ничего, чтобы помочь товарищам, а, напротив, в надежде заслужить прощение повсюду разыскивал Кампанеллу. Озлобленный неудачей, он захватил его отца и брата и выдал испанцам. Джулио предпринимал отчаянные попытки живым или мертвым доставить властям скрывавшегося Престиначе. Ксарава воспользовался его услугами, а когда он стал не нужен, приказал его тоже арестовать.

С Пизано пришлось долго повозиться. Хотя он и был клириком, Ксарава допрашивал его сам. Палачам было много работы. В конце концов Пизано не устоял перед пытками и начал признаваться.

Пока Ксарава выколачивал признания у мирян, Антонио Марчианизе и Фра Корнелио занимались допросами духовных лиц. Пытать клириков разрешалось только с особого соизволения высших церковных властей, а пока такового еще не было, инспектор и его помощник прибегали к другим методам. Они считали, что Пьетро Престера знает многое. И так и сяк они заставляли его начать разоблачения. Пьетро не поддавался. На все вопросы он отвечал умно и осторожно. Когда его спросили, почему он не бежал, как остальные, он сказал, что не видел в этом необходимости — совесть у него чиста. А что он думает о Кампанелле?

— Фра Томмазо, — ответил Пьетро, — как и все люди, имеет свои хорошие качества и свои слабости.

Из него так и не удавалось выжать ни одного слова о заговоре. Все угрозы оказались напрасными. Корнелио приказал заковать Пьетро в кандалы и бросить в «Угольную яму». Десять суток его морили в карцере голодом, а когда снова привели на допрос, Пьетро по-прежнему стоял на своем. Ему пригрозили, что немедленно выдадут его на расправу светским властям. Инспектор и его помощник шли на все подлости, чтобы заставить Пьетро говорить правду. Они совали ему в физиономию показания Пиццони и клялись, что тот после чистосердечного раскаяния уже выпущен на свободу. Пьетро в ответ на их клятвы невозмутимо назвал камеру, где все еще сидел Пиццони. Марчианизе пообещал Пьетро, что завтра его будут пытать на колесе. Но и это не подействовало. Допрос закончился ничем. Фра Корнелио не скрывал своего раздражения. Когда пришел стражник, чтобы увести Пьетро обратно в камеру, Корнелио сказал:

— Зря ты упрямишься, Пьетро. Остальные уже признались. Одному тебе не вывезти всего воза. Если ты будешь таким упрямым, то один ты и умрешь…

В тот же день был допрошен Петроло. Как только его привели, он бросился на колени и стал молить о снисхождении. Он подробно рассказал, как скрывался вместе с Кампанеллой и как был арестован. Инквизиторы подвергли его искренность сомнению и припугнули ямой. Этого было достаточно, чтобы Петроло, струсив, стал распространяться о заговоре и о ереси. Он униженно каялся в погрешениях и старался отвести от себя самые тяжелые обвинения:

— Во всем я большой грешник, но против веры никогда не грешил!

Следствие шло полным ходом. Ксарава без всяких стеснений вмешивался в дела, которые подлежали исключительно ведению церковных властей. Ни Марчианизе, ни Корнелио не препятствовали ему. Он присутствовал на допросах клириков, читал секретные документы инквизиции и требовал, чтобы ему были предоставлены копии протоколов, касающихся ереси. Неожиданно Ксарава наткнулся на сопротивление епископа Сквиллаче, который увидел в его поведении прямой вызов церкви. Но Ксарава не собирался уступать. Слава богу, в Калабрии есть и другие епископы, более сговорчивые, чем этот упрямец и гордец! Было решено продолжить следствие в городе Джераче, епископ которого, по мнению испанцев, был человеком вполне надежным.