Кампанелла

Было очень важно сразу их предупредить. Но сделать это оказалось невозможным. Их держали в подземных одиночках под строжайшим надзором.

Ксарава немедленно приступил к допросам только что захваченных пленников. Маврицио не поддавался ни на какие хитрости и категорически отказался давать показания. Никого из тех, кто был в руках Ксаравы, не пытали так долго и так жестоко, как Маврицио. Но напрасны были страшнейшие мучения — Маврицио не проронил ни слова. Тодеско и Витале тоже ни в чем не признались.

Томмазо так и не удалось переслать записку Ринальди. Тем не менее Маврицио с презрением оттолкнул прокурора, когда тот пытался сыграть на заявлении Кампанеллы. Узнав об этом, Томмазо испытал чувство огромной гордости за Маврицио: вот человек, мужеству и благородству которого должны все подражать! Он написал стихи в честь Маврицио и послал их товарищам.

Епископ Джераче не думал служить помехой испанским властям, и Ксарава, пренебрегая правами церкви, открыто и нагло вмешивался в следствие, которое велось над клириками. Основные правила инквизиционного судопроизводства были нарушены: Ксарава и Спинелли лично присутствовали при дознаниях и всем своим поведением подчеркивали, что здесь играют главную роль именно они. Хотя разрешение подвергнуть духовных лиц пытке еще не пришло, инквизиторы себя этим не связывали. Правда, они не пустили еще в ход дыбы, но широко пользовались «устрашением», которое официально считалось первой ступенью пытки. Фра Корнелио поодиночке вызывал к себе одного за другим арестованных клириков. Он убеждал их, что им остается единственный способ избежать выдачи светскому суду — покаяться в преступлениях против веры. Когда уговоры не действовали, он переходил к угрозам, орал, что если кто и выйдет из тюрьмы, так только разорванным на куски. Он всячески оскорблял арестантов и плевал им в лицо. Кое-кого отводили в застенок и, разъясняя назначение пыточных инструментов, привязывали к дыбе и советовали говорить истину.

Петроло, как и обещал, не подтвердил показаний, данных в Сквиллаче. Капитан, начальник стражи, так тащил его обратно в камеру, что от одежды остались одни клочья. Через три дня к Петроло пришел фра Корнелио, чтобы подписать протокол. Петроло отказался. Ведь в протоколах столько вымысла и лжи! Разговор был продолжен в застенке. Корнелио божился, что секретарь уже исправил допущенные в записях ошибки. Ксарава не отличался долготерпением. Он сам схватил Петроло за грудь, подволок к столу и силой заставил поставить в конце протокола подпись.

Пьетро Престеру допрашивали часто, но толка от этого было мало. Он избегал отвечать на вопросы по существу и требовал, чтобы секретарь записывал факты, выгодные для обвиняемых. Этого не делали, и Пьетро, ссылаясь на неправильность протоколов, не хотел их подписывать. Ксарава решил с ним тоже не церемониться. В застенке капитан стражи повалил его на пол и стал стягивать ему грудь особыми железными оковами, грозя поломать все кости.

Пьетро Понцио упрямо отрицал существование заговора. Дионисий вообще отказался давать какие-либо показания, и его, как и Кампанеллу, не вызывали на допросы. Инквизиторы знали, что их может заставить говорить только самая страшная пытка. А разрешения применить ее все еще не приходило.

Хорошо налаженная связь давала Кампанелле возможность следить за ходом дела и помогать товарищам советами. Если компрометирующие факты нельзя замолчать, то их обязательно следует истолковать по-своему!

Джузеппе Битонто нашли в винограднике. Он был одет в мирское платье, отпустил бороду и уничтожил следы тонзуры. Все это по церковным законам считалось преступлением.

Сбросил рясу? Нет, Битонто и не думал этого делать — просто он спал раздетым, когда пришли его арестовать. Стражники не дали ему монашеской одежды, а бросили ему какие-то тряпки. Уничтожил тонзуру? Да ничего подобного! Джузеппе бьет себя по темени рукой и доказывает инквизиторам, что он был вынужден обрить голову по болезни. Отпустил бороду? У него и в мыслях не было такого! Когда его скрутили, он был, как полагается монаху, гладко выбрит. Но с тех пор утекло много времени и борода, естественно, успела вырасти.