Кампанелла

Одновременно два трибунала вели следствие: первый занимался делом о заговоре, второй — ересью. Кампанелла был в курсе всех событий и помогал товарищам чем только мог. Пиццони и Петроло, казалось, взяли себя в руки. Они под пытками отказались признать себя виновными в заговоре. Можно было надеяться, что и перед инквизиторами Святой службы они не станут болтать лишнего. Однако эти ожидания не оправдались. Епископ Термоли сумел лживыми обещаниями заставить их заговорить. Процесс о ереси начался с допросов Пиццони и Петроло. Оба они решили любой ценой спасать собственную шкуру, даже если для этого надо погубить всех остальных. Как стало известно, они подтвердили свои прежние признания и даже дополнили их. Петроло из страха перед наказаниями унижался, валил все на Кампанеллу, рассказывал больше, чем знал, и, опасаясь вызвать неудовольствие судей, охотно с ними соглашался. Он не скрыл, что Кампанелла угрозами принуждал его отказаться от старых показаний. Пиццони был еще опасней: Сговорившись с Лаврианой, они придумали целый план, как, обвиняя других, выгородить себя.

Их поведение давно уже вызывало настороженность товарищей. За ними стали следить. Это удавалось делать даже тогда, когда они сидели в камерах, где не было никого из калабрийцев. За ними всегда по поручению Дионисия или Кампанеллы кто-нибудь наблюдал. Было замечено, что, вернувшись в камеру, они рассказывали о допросах совсем не то, что там в действительности происходило. Они подробно изложили судьям еретические высказывания Кампанеллы и других заговорщиков. Желая представить себя в выгодном свете, они донесли, что Кампанелла сам или через третьих лиц постоянно заставляет их взять обратно прежние показания.

Пиццони и Лавриана сидели в разных камерах: Лавриана внизу, в общей камере, где было больше двадцати человек, а Пиццони — этажом выше. Слежка показала, что им удается поддерживать связь. Они сообщали друг другу о ходе допросов, решали, что говорить, согласовывали свои будущие ответы. Они хотели осуществить свой замысел, невзирая на ущерб, который он причинял их бывшим единомышленникам. Ересь, распространяемая Кампанеллой, уверял Пиццони, возмутила его настолько, что он изгнал его из монастыря. Мало того, сознавая всю опасность, которую представляют для церкви преступные речи ересиарха, он задолго до разоблачения заговора считал своим долгом донести на него начальству. Именно с этой целью он вместе с Лаврианой написал письмо генералу ордена. Это письмо Лавриана отнес на почту в Монтелеоне.

Расчет строился на том, что члены трибунала, зная, что Пиццони и Лавриана полностью изолированы друг от друга, начнут допрашивать Лавриану, и тот даст совершенно такие же показания. Это совпадение в деталях докажет их правдивость.

Вызванный на допрос Лавриана слово в слово повторил рассказ Пиццони. Он сам под его диктовку написал письмо и отнес на почту. Они с Пиццони никогда не одобряли еретиков. Выслуживаясь перед инквизиторами, Лавриана заявил, что Кампанелла и Дионисий постоянно переписываются. Их записки курсируют не только по всей тюрьме, но и выходят за пределы Кастель Нуово. Они даже переписываются с Ферранте, который содержится в Кастель дель Ово! Лавриана угодливо рекомендовал трибуналу обыскать Пьетро и Ферранте Понцио.

Епископ Термоли тут же поставил в известность об этом кастеляна. Дон Мендоза приказал большой группе солдат немедленно произвести тщательный обыск. С подобным же распоряжением был послан гонец в Кастель дель Ово. Обыск продолжался долго, но, несмотря на все старания, окончился безрезультатно. Никаких писем и записок обнаружено не было.

После последнего допроса Лаврианы и мгновенно последовавшего за ним грандиозного обыска никто больше не сомневался, что Пиццони и его приспешник — предатели. Заставить их навсегда замолчать? Это нелегко было осуществить, но можно было попытаться. Чего только не бывает ночью в общих камерах, где много народу и кромешная тьма! Утром найдут изменника задушенным. Никто ничего не знает, никто ничего не видел… Или того лучше: утром заключенные поднимут крик, позовут надзирателя. На балке висит человек. Самоубийство! Не выдержал, бедняга! Ночью повесился с тоски на сплетенной из собственных подштанников веревке. Пусть прокурор и не верит. Никто ничего не знает, никто ничего не видел… А то, смотришь, добрые друзья принесут предателю передачу, где в начинку пирога примешан яд…

Но смерть изменника имела и свой минус. Он сдохнет, а подписанные им протоколы останутся. Смерть сделает их для трибунала еще более убедительными. Куда лучше доказать, что предатель в сговоре со своими сообщниками лицемерно клянется в искренности раскаяния и в то же самое время без зазрения совести лжет.

Калабрийцы стали еще внимательней следить за Пиццони и Лаврианой. Как они переправляют друг другу записки? Может быть, их носит Аквилио. Марраподи, доставляющий им с рынка разную снедь?