Кампанелла

Это было еще весной. Однажды вместо Камарделлы, лечившего ожоги Томмазо, сделать перевязку пришла Дианора. Кампанелла сидел на полу и что-то бормотал. Надзиратель стоял в дверях. Он предупредил Дианору, чтобы она была осторожна. Мало ли на какую выходку способен сумасшедший! Дианора ничего не ответила и принялась за дело. Она сменила! повязку. Томмазо, не мигая, смотрел в одну точку. Вдруг Мартинес зачем-то вышел в коридор. Они остались одни. Дианора, собираясь уходить, спросила:

— Может быть, вам что-нибудь нужно?

Он уставился ей прямо в глаза. Выдаст? Размышлять времени не было: дольше он не мог быть отрезанным от друзей.

— Нужно, — сказал он почти грубо, — бумаги и чернил.

Она пожала плечами: ведь ему же известно, что это строжайше запрещено.

— Мне скоро запретят дышать! Я давно погребен заживо, но все еще жив!

Она видела, как на его скулах вдруг резко обозначились желваки. В этом человеке чувствовалась огромная сила!

Она принесла ему бумагу. Когда надзиратель отвернулся, ловко засунула ее под тюфяк. Только взглядом мог Томмазо поблагодарить Дианору. Его особенно обрадовало, что она как следует подумала о чернильнице. Чернильница была с хорошей крышкой, маленькая, чтобы ее удобней было прятать. Он написал Дионисию. Но с кем переправить записку? Он не преуменьшал опасности, которую таил в себе провал. Если записка попадет в руки инквизиторов, то она явится хорошим доказательством симуляции. Разумно ли рисковать?

У него не было выбора. Только Дианора могла помочь ему восстановить прерванную связь. Во время перевязки он вел себя как обычно, нес какую-то околесицу, строил Мартинесу рожи, глупо хохотал. Улучив момент, когда надзирателя кто-то позвал, он сунул ей записку:

— Осторожней! Таких записок сумасшедшие не пишут!

Она колебалась. В коридоре послышались шаги;

— Прячьте! — Он крепко сжал ее руку.

Дианора спрятала записку на груди. И покраснела до корней волос.

Больше она не пришла. Только ли потому, что кончилась нужда в перевязках? Его грызли сомнения: может быть, он сделал непростительную ошибку, и теперь в руках трибунала вещественное доказательство его притворства? Он не хотел так думать о Дианоре. Но надо было смотреть правде в лицо: Дианора больше не приходила.

Несколько дней Кампанелла провел в большой тревоге. Но однажды поздним вечером, когда было совсем тихо, он вдруг услышал, что его окликнули сверху. Он не поверил своим ушам. Дианора!

Он бросился к окну. Она спустила ему на веревке узелок — немного еды и две записки: одна от Дионисия, другая от нее самой. Дианора предупреждала, что разговаривать нельзя. За ней следили.

Он не сразу стал писать ей стихи — она совсем была не похожа ни на молодящуюся красавицу донну Анну, падкую на выспренние комплименты, ни на смешливую резвушку Флериду, обожавшую фривольные двусмысленности. Все чаще и чаще его мысли обращались к Дианоре.

Он ее ни о чем не просил. Она сама передавала ему бумагу, перья, что-нибудь из еды.

Стояла весна, а камера, как и прежде, была наполнена тюремным зловонием. Только изредка сильные порывы ветра доносили солоноватый запах моря. А где-то зеленела трава и солнышко весело играло на молодой листве! Он написал Дианоре, что теперь чудесное время: луга за городскими стенами насыщены упоительным дыханием весны. На следующий день в спущенном на веревке узелке Томмазо нашел пучок свежей травы. Он растирал в ладонях нежные стебли и жадно вдыхал их аромат. Его руки долго пахли весною, полями, свободой.

Он часто спрашивал Дианору о событиях, происходивших на воле, но она вела замкнутый образ жизни и мало интересовалась тем, что творилось за пределами Кастель Нуово. Откуда ей было знать, что волновало Рим или Венецию и какие новые книги печатались в Неаполе? Расспросы Кампанеллы были очень настойчивы. А ей так хотелось сделать ему приятное! Несколько раз она передавала ему «Римские аввизи», которые находила у кастеляна. Иногда в них был завернут кусок пирога, иногда — ломоть сыра.

Однажды она спустила ему на нитке маленький кулечек со сластями. Кулечек был свернут из обрывка «Аввизи». Он расправил листок и стал его читать. У него потемнело в глаза. Бруно! Он знал, что инквизиция не выпустит Джордано Бруно живым из своих цепких когтей. Последние известия о Бруно Кампанелла получил, когда был в Калабрии. Восьмой год продолжалось следствие, и Ноланец по-прежнему сидел в секретной тюрьме римской инквизиции. Теперь все было кончено… Обрывок «Аввизи» сообщал: «В четверг сожжен на Кампо ди Фиоре доминиканский монах, брат Ноланец. Язык его был зажат в тиски в наказание за преступнейшие слова, которые он изрекал, не желая выслушивать духовников…»

Звери!