Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме

В том, что Кульков алкаш и скотина, я имел возможность убедиться несколько раньше. Сплавил мне это чудо минёр с соседней лодки, мой однокашник, за что я его потом не раз от души «благодарил». Как обычно, перед выходом на боевую службу лодку начинают снаряжать, как говорится, «с миру по нитке». Помимо всего прочего начинается усиленная доукомплектация экипажа личным составом и, как всегда в таких случаях, всяким сбродом. Оно и понятно: какой же командир добровольно отдаст нормальных матросов, а спихнуть по случаю каких-нибудь уродов – это всегда пожалуйста. Так и мы пару месяцев назад вышли в море с наполовину чужим экипажем, который, как кота в мешке, сами не выбирали.

Как-то во время ежедневного проворачивания оружия и технических средств у меня возникла необходимость промыть кое-какое своё электрооборудование. А чем на флоте обычно оно промывается? Правильно, – тонким слоем спирта. Это когда, замахнув стакан, надо усиленно дышать на обрабатываемую поверхность и тщательно растирать достигающие её пары. Но в те далёкие времена подобного рода высший пилотаж в уходе за вверенной материальной частью я ещё не освоил и был искренне уверен, что весь спирт, выдаваемый для технических нужд, именно на эти нужды и тратится. И никуда больше, упаси Бог! Поэтому, когда в один прекрасный день я появился в торпедном отсеке с полной кружкой спирта, Кульков, учуявший его дразнящий аромат из другого конца помещения, понял, что сейчас произойдёт непоправимое – целая кружка драгоценнейшей жидкости у дурака-лейтенанта будет использована не по назначению и пропадёт самым бездарным образом.

Я тогда ещё не знал о феноменальных способностях Кулькова пить всё, что горит, поэтому, недолго думая, согласился на искреннее предложение помочь. Прибор, который следовало обслужить, находился в узкой щели между лежащими на стеллаже торпедами и ребристым, в кабелях и трубопроводах, левым бортом отсека. Добраться до него оказалось не так-то просто. Это было возможно только через верх, выполнив ряд акробатических упражнений – свесившись вниз головой и приняв одну из мудрёных поз йоги. Именно это мы и попытались изобразить. Кульков вызвался на дело сам. Я не возражал. Сидя на торпеде, придерживая его за ноги, я передал вниз марлевый тампон и кружку спирта. Немного там повозившись, Кульков резко дёрнулся, хрюкнул и затих.

– Не шибануло ли бойца током! – мелькнула в голове страшная мысль.

Но тревога оказалась ложной. Когда я вытащил Кулькова на поверхность, он оказался в полном порядке – источал на весь отсек неповторимый аромат ректификата, икал и смотрел на меня мутным неузнавающим взглядом. За те несколько секунд, что я держал его за ноги, он, болтаясь вниз головой, умудрился заглотить двести граммов тёплого 96-процентного неразведённого спирта! А после извлечения наверх безапелляционно заявил:

– А теперь делайте со мной что хотите! – смачно икнул и решительно добавил: – Мне всё похеру!

И вот сейчас, глядя на спящего богатырским сном Кулькова, обнимающего пустую бутылку, я задавал себе извечный российский вопрос «что делать?», как правильно отреагировать на такое вопиющее, надо сказать, нарушение воинской дисциплины? Оставить без последствий нельзя: скотская натура человека, а Кулькова – в особенности, требует обязательного возмездия за совершённое деяние, иначе – бардак и анархия. Кулькову же, как известно, «всё похеру». Отправив в казарму посыльного с запиской, я предоставил решать проблему «преступления и наказания» вышестоящему начальству.

Пока на берегу принимались судьбоносные для Кулькова решения, он в сумеречном состоянии был извлечён из раскалённого чрева пирса, потом для остужения сброшен в море, выловлен и от греха подальше заперт в гальюне центрального поста, который при стоянке ПЛ в базе вполне мог сойти за карцер.

Разобравшись с делами и немного притомившись, я принял единственное правильное решение в ситуации, когда обстановка не ясна, – лечь спать. Устроившись в каюте, вытянув ноги, я наконец-то позволил себе немного расслабиться.

И вот – почти тишина, только монотонный гул работающих приборов. Это невероятно, что рядом со мной никого нет! За последние три месяца я впервые остался один. Никто над ухом не говорит, не хлопают двери, на соседних полках и за переборкой не храпят и не возятся. Никто не мельтешит перед глазами, не лезет с дурацкими вопросами. Я один! Чтобы понять всю прелесть этого состояния, надо безвылазно просидеть в железной бочке, переполненной людьми, хотя бы месяц.

С этими мыслями под шорох вентилятора, гоняющего по каюте горячий воздух, почти счастливый, я заснул, убаюканный его монотонным гулом.