Камрань, или Последний "Фокстрот"

Штурман тем временем старательно выполнял намеченный план. В этом его усердно поддерживал Вася. Видимо, он решил пойти на военную хитрость – напиться, как свинья, оказаться ни на что не способным и сохранить тем самым оказавшуюся под угрозой супружескую верность. Я с тоской поглядывал на возвышающуюся над столом зеленую канистру и прикидывал, сколько мне надо выпить, чтобы довести и себя до состояния, что называется, нестояния. Того, что оставалось в канистре, вполне должно было хватить, но оставить без выпивки целый коллектив мне совесть не позволяла. Из последних сил я сводил на нейтральные темы излишне фривольные разговоры, а порой и совершенно откровенные намёки моей подруги. После очередного поднятия бокалов она неожиданно оказалась у меня на коленях. Со смешанным чувством, с ужасом и замиранием сердца я ждал момента, когда стану жертвой сексуального домогательства. Милые женщины, я единственный в мире мужчина, который вас понимает! И пусть американские сумасшедшие феминистки довели этот вопрос до абсурда, но немалая польза для женского народонаселения планеты в том, безусловно, есть.

Штурман между тем подобрел. Выпив ещё пару стаканчиков, он совершенно оттаял, принялся чудить и веселиться. На ходу он изобретал каламбуры и цветистые тосты во славу дам. Один из них звучал приблизительно так:

– Выпьем за дам… потому что слово «не дам» – какое-то нехорошее!

Красномордому капле́ю, помощнику командира «Оби», он запустил леща насчёт его чудо-часов с калькулятором и тут же предложил посоревноваться, кто быстрее перемножит несколько трёхзначных цифр. Он мастерски ломал комедию: пока противник судорожно тыкал спичкой в клавиши на запястье, Борисыч изображал, что считает то же самое в столбик на клочке бумаги, хотя мгновенно щёлкал эти примеры в уме. После двадцатого или тридцатого выигрыша он посоветовал недоумевающему капле́ю выбросить часы на помойку и начать тренировать мозги.

Затем он завёл светский разговор с сидящей напротив него очень умной и серьёзной лаборанткой Верочкой, которая просто потекла, когда Борисыч наконец обратил на неё внимание. Выяснив всё, что хотел знать об особенностях проведения лабораторных анализов кала и мочи, Борисыч посетовал, что ни то ни другое давно не сдавал и забеспокоился, вдруг там что-то не так, и слёзно попросил на днях принять его по этому поводу без очереди – с биологическим материалом, разумеется. Наладив таким образом коммуникацию, он предложил Верочке выйти проветриться и потанцевать. Надо ли говорить, что Верочка с радостью согласилась. Продолжая живо обсуждать затронутую интереснейшую тему, они вылезли, громыхая стульями, из-за стола и скрылись во мраке соседнего помещения.

Положение Васи тем временем становилось совсем уж критическим. Оксана, похоже, разгадала наш коварный замысел и увела его туда же, в темноту танцевальной комнаты, подальше от канистры.

Должен сказать, что девушки, собравшиеся в кают-компании, были никакие не бл@ди, как с первого взгляда могло показаться. Они были красивы, раскрепощены, но не более. По некоторым признакам, косвенным и не очень, я с большой долей вероятности могу предполагать, что практически никому из нашего десанта так и не удалось затащить кого-нибудь из них в постель. И хотя разговоры лихих подводников и одесских мореманов долго ещё крутились вокруг темы, как славно они сходили на «Ёбь» и как там порезвились, но ни замполиту, ни механику, ни доктору Ломову, ни красномордому помощнику, ни даже красавцу Бельмондо тут, как говорится, не обломилось. На мой взгляд, ими изначально был взят неверный тон. Девушки были не бл@ди, а их почему-то таковыми сразу стали считать. И вести себя стали соответствующе, соблюдая некие внешние нормы приличия, как в том одесском анекдоте:

– Мадам, я не имею чести быть вам представленным, однако осмелюсь побеспокоить вас вопросом.

– Ну?

– Таки отдаться не интересуетесь?

Реальный шанс добиться успеха был лишь у меня, Васи и у штурмана. Но Вася реализовал-таки свой хитроумный план, напился, упал под стол и спасся тем самым от грехопадения, я же, приученный с детства говорить правду и ничего кроме правды, откровенно и в лоб признался положившей на меня глаз девушке, что женат, жену люблю и не намерен ей изменять. А штурман? Тут отдельная история, Борисыч и здесь оказался совершеннейшим оригиналом.

Штурман с Верочкой отсутствовали довольно долго. Выходя на палубу проветриться, я видел их скромно стоящими в сторонке у борта. Верочка внимала, приоткрыв ротик, не отрывая от Борисыча влюблённых глаз. Он же, по-хозяйски притянув её за талию, что-то чувственно и проникновенно говорил. Участь Верочки была предрешена – штурман читал стихи! Если Пушкину и Лермонтову ещё можно было как-то противостоять, то Есенину и собственным произведениям Борисыча ни одна женская душа противиться была не в силах.