Камрань, или Последний «Фокстрот»

Несмотря на хлипкое телосложение, на гражданке у себя в Сибири Боря Кучкин был большим человеком. Он успел отучиться в речном техникуме и какое-то время поработать по своей судоводительской специальности. Будучи малым весьма сообразительным, он до призыва умудрился дослужиться до второго помощника капитана достаточно большого судна. Такая должность позволяла ему не идти в армию, а продолжать делать карьеру на речном флоте, но, как это часто бывает, всё дело испортила женщина.

Во время зимнего отстоя, когда вмерзшие в лёд суда вырубают вдоль всего корпуса и в таком импровизированном доке делают текущий ремонт, Боря в свободное от работы время закрутил роман с женой замначальника речного пароходства. Дамочка призналась мужу, что любит другого и собралась подавать на развод. Неизвестно, чем закончились семейные дрязги, но о том, как это отразилось на судьбе Бори, можно сказать вполне определённо: он был незамедлительно призван в ряды Вооружённых сил СССР и отправлен на Тихоокеанский флот на три полноценных года.

Но Кучкин не унывал. Ответственные и смышлёные моряки и на военном флоте в большой цене. Будучи ещё «карасём», Боря получил лычки старшины второй статьи и был назначен командиром отделения штурманских электриков. Причём в подчинении у него оказалось несколько весьма авторитетных «годков». Должен сказать, что это нисколько не помешало Боре исправно исполнять свои служебные обязанности. Он не лез на рожон, со всеми находил общий язык, и скоро «годки» без лишних слов стали выполнять его распоряжения. В свои 20 лет Кучкин многое знал и умел и подчас даже механику давал дельные советы. Его смекалка не раз помогала государству экономить значительные средства на ремонте техники. Впрочем, она же ему порой помогала и в обратном.

Как-то нашему снабженцу стало казаться, что из провизионки пропадают продукты. Поначалу не придал значения, думал, обсчитался, но, не обнаружив однажды утром целого ящика тушёнки, оставленного накануне вечером в известном месте для последующей продажи хунтотам, мичман не на шутку обеспокоился: кто это ещё, кроме него, смеет тут воровать? А главное — как? Это «как» стало кошмарным ужасом для нашего снабженца на два последующих месяца. После каждого посещения провизионки он старательно опечатывал железную дверь и увешивал её новейшими замками всевозможных систем. Не помогало. Все печати и запоры оставались на месте, а продукты нагло тырились! Были обследованы все внутренние и наружные поверхности на предмет, не сделан ли где-нибудь потайной лаз из смежных помещений или прилежащих цистерн. Дырок не обнаружили. Железная камера со всех сторон оставалась девственно цела. Для обеспечения полной герметичности стали закрывать и опечатывать даже вентиляционные отверстия, в которые не то что вор — даже не всякая крыса могла пролезть, а лишь та, которая несовершеннолетняя или больная рахитом. Ничего не помогало! От беспокойства и постоянных расстройств мичман-снабженец похудел, осунулся, перестал пить водку и радоваться жизни, а только тем и занимался, что подсчитывал убытки. Он уже практически не воровал, потому как то, что он только планировал украсть, неизвестные нахалы выносили раньше него. Мичман уже был готов уверовать в нечистую силу, сдать замполиту комсомольский билет и начать просить заступничества высших сил, но, видимо, эти высшие силы сами решили сжалиться.

В одно утро, которое можно было назвать прекрасным, если бы не ожидание очередных расстройств, наш бедный снабженец на ватных ногах спустился в трюм центрального поста и дрожащими руками принялся проверять печати и отворять запоры. Как обычно, всё было на месте. Когда же он потянул на себя железную дверь, она повалилась на него и со всего маху припечатала к палубе. Прибежавшие на крик вахтенные помогли бедолаге выбраться. Сразу же стала ясна картина преступления. Неизвестный умелец не стал возиться с замками, подделывать печати и ключи — он каким-то одному ему известным способом, совершенно невыполнимым в условиях подводной лодки, переделал навесы таким образом, что их можно было быстро разбирать, чтобы снять дверь с петель, не повреждая замки и печати. Для этого ему пришлось сначала высверлить оба массивных металлических пальца, нарезать внутри резьбу, изготовить два болта под эту резьбу, потом перепилить пальцы и вновь соединить их в единое целое с помощью болтов. Теперь при необходимости проникнуть в провизионку требовалось только выкрутить два болта и аккуратно снять дверь с петель, что неизвестные умельцы и проделывали регулярно на протяжении целых двух месяцев. Могли бы и дольше, но, видимо, во время очередного проникновения их кто-то спугнул, и болты остались незатянутыми. Как можно было выполнить столь сложные работы, не имея ни электрической дрели, ни турбинки, ни сварки, в ужасающей тесноте трюма, в условиях, когда тут же рядом, в центральном посту, практически постоянно находится кто-то из офицеров? Этим умельцем и гигантом мысли мог быть только один человек в экипаже — Боря Кучкин, но, как говорится, не пойман — не вор.