Камрань, или Последний «Фокстрот»

— Родина вас учила, кормила, одевала, обувала — пора и долг отдавать! — ещё звучат в ушах произнесённые несколько минут назад слова адмирала.

Что тут можно возразить? Верно сказано. Святая обязанность всякого военного человека — получив приказ, идти его выполнять Воскресенье, четыре утра. За окном густая угольная чернота и ни единого намёка на скорый восход. Но уже через полчаса мгла начнёт отступать, заиграют робкие предрассветные проблески, вспыхнет от первой искры розовеющая дуга горизонта. Спать бы и спать ещё в свой законный выходной день, но кому потребовалось звонить «большой сбор», да так громко и длинно, что, кажется, сейчас развалится голова!? Какой гад истошно кричит: «Команда, подъём!», да таким резким и мерзким голосом, что хочется оглохнуть и ничего уже не слышать никогда!? Какая тварь безжалостно врубает в казарме ослепительный свет, и несколько десятков сонных, полуголых парней начинают ворочаться и щуриться, как беспомощные котята!?

Адмиралу это тоже хорошо известно. Прощаясь, по-отечески похлопав по спине, крепко сжав командиру руку, он неуклюже пытался шутить:

— До встречи, командир! Приказываю вернуться! Подводная лодка денег стоит… Да и ты со своими охламонами нам ещё очень можешь пригодиться.

Солнце начинает не на шутку припекать. Жар от раскалённого асфальта ощущается уже даже лицом. В голове гулким стуком отдаётся каждый шаг. Чёрное полотно дороги медленно движется навстречу, наползает и неумолимо съедается под ногами. Всё ближе и ближе пирсы. Утекают последние отпущенные мгновения, минуты и метры… Мысли — сумбурные, отрывочные — помимо воли возникают, роятся в голове:

— Но что это? Почему? Зачем? Чья-то ошибка или сбой системы? Или действительно что-то произошло? В любом случае — путь в один конец… Вот он, момент истины!

— А если всё же ошибка? Что, если какой-то долбо@б… Назад ведь потом не отыграешь… Ядерная торпеда — не воробей: «Пли! Ой, не пли, не пли…» Третья мировая, может, и не начнётся, но нас накроют однозначно…

Командир идёт, смотрит по сторонам, и цепкий взор его примечает всякую мелочь. Вот прямо перед ним, задрав хвост, часто-часто перебирая лапками по раскалённому асфальту, перебегает дорогу зелёная ящерка. Крикливые портовые чайки, наглые и грязные, дербанят какую-то тухлятину на берегу. Лениво колышется пожухшая на солнце трава, сухо шелестят обдуваемые лёгким ветерком ажурные листья пальм над головой. Море, словно присыпанное слюдяной крошкой, играет, искрится, слепит глаза… Всё вокруг — как всегда. Так же, как вчера, как неделю, год и столетия назад… Но возможно ли, что уже завтра этого ничего не будет? Исчезнет всё, растворится, сгинет без следа…

Оно, может, и останется, и будет существовать, но не для него, не для старпома, не для его парней…

Командир щурится, глядит на солнечную дорожку и грустно улыбается. Он отчётливо понимает, что, скорее всего, видит это всё в последний раз.

— Но что бы ни было… Ты — военный, ты присягу давал! Значит, никаких рассуждений! — гонит он от себя шкурные мысли. — А то что же получается? Если военный человек вместо того, чтобы выполнять боевой приказ, начнёт думать, митинговать… Нахрен он кому такой нужен? К стенке такого! Приказ есть приказ, и он должен быть выполнен! Беспрекословно, точно и в срок! Любой ценой! Иначе вакханалия и развал всего… Не нравится — иди на берег, в народное хозяйство, в демократы…

До пирса уже рукой подать. Со стороны моря доносится перекатистый шум прибоя. Вот белая будочка проходной, вахтенный матрос отдаёт честь. Последняя сотня метров…

— А деды наши как? На Курской дуге, под Сталинградом! — суровеет лицом командир. — А твой конкретно дед? В Маньчжурии за три дня до окончания войны погибший… «Последний бой — он трудный самый». Мог бы ведь и отсидеться. Три дня — и вся жизнь впереди. Но нет! Вряд ли в его голове могли зародиться такие мысли. А у меня вот зародились…

— Но тогда была война! Всё ясно, вот он — явный враг. Бей, круши, уничтожай! И сам, конечно, можешь погибнуть. Но — на войне как на войне! Не страшна смерть, когда лицом к лицу… Да и сейчас страха-то ведь никакого нет. Хочется просто понять — кто, почему, зачем? За какие идеалы, во имя какой такой высокой цели я должен идти на смерть… И вести за собой людей, вверивших мне свои жизни.

Командир глядит на часы. Пять минут до отдачи швартовых. Привычно бежит по кругу неутомимая секундная стрелка. Ещё целых пять минут! Нет, уже четыре…

— Да… На войне всё было ясно… А что сейчас? Ведь разрядка, перестройка, гласность… Войска из Германии вот выводят… Горбачёв взасос целуется с американцами и вообще находится сейчас вроде в Америке. Какая тут нахер война?

Бред какой-то…

И вновь продолжается внутренний диалог, лезут мысли, непрошенные и каверзные. Никуда от них не деться! Они рождаются и назойливо крутятся в голове. Разум, смирившись с неизбежным, требует хоть какого-то логического обоснования.

— Но почему, зачем? Что могло произойти? — опять мысли по кругу.

И вдруг спасительная: