КамТугеза

В 1938 году его прадед Энрике Гонсалес приехал в СССР вместе с испанскими детьми, которых тогда увезли от гражданской войны. На родине он был сначала учителем, а потом солдатом‑республиканцем. Был ранен под Бильбао, потом еще раз под Арагоном, воевал в горах и закончил войну в уличных боях в Барселоне. После эвакуации в СССР стал опять учителем и продолжил рассказывать маленьким испанцам историю своей страны в подмосковном детском доме в бывшей усадьбе фабриканта Кноппа. Там он влюбился в молоденькую русскую медсестру Валечку. Женился. Весной 1941 года у них родился сын. А в октябре 1941 года они оба погибли под Москвой в один день, совсем рядом от этого детского дома. Энрике – под Волоколамском, а Валя ‒ в расстрелянном госпитале в Солнечногорске, успев почти все: влюбиться, родить ребенка и побыть счастливыми.

– Ты посмотри, что я поймал в мутных Яузских водах, – Томас развернул большой сверток. Из‑под нескольких слоев плотной серой бумаги сверкнула бронзовым боком, перевязанная в нескольких местах бечевкой, огромная копченая треска.

– Вот это чудо-рыба! А она случайно желания не выполняет? – сразу забыв про Лизу, обрадовался Родион. – Ты бы что загадал?

– О чем можно мечтать в такую жару, как не о хорошей чаше вина! – ответил Томас, доставая из сумки бутылку, два пластиковых стаканчика и пачку салфеток.

– А серьезно? – Родион взял протянутые салфетки и разложил их на скамейке.

– Все чудеса от золотой рыбки заканчиваются разбитым корытом и старой бабкой рядом, – сказал Томас, разливая вино по стаканчикам. – Выпьем за мечты, которые помогают нам просыпаться по утрам.

– За встречу! – добавил Родион.

Они выпили. Вино было терпким и совсем не утолило жажду.

– К такой рыбе и хорошего бочонка маловато будет… Наливай еще, пока не нагрелось, – Родион поставил на  скамейку свой стакан и придерживал его, пока Томас наливал.

– А иногда неплохо вот так, прямо с утра, побездельничать, – сказал Томас. Он глубоко, с удовольствием втянул воздух и, отбив пальцами по животу барабанную дробь, достал из сумки еще одну бутылку. – У бездельников есть время оглянуться и осмотреться. Подумать, а туда ли ты летишь в этой «птице тройке»? На что ты тратишь самое ценное, самое уникальное, что у тебя есть? – Он легко снял фольгу с горлышка, протолкнул пальцем пробку в бутылку и наполнил стаканы. – И иногда становится печально.

– Ну, да… Потому что причина печали – несбыточные желания. Нет желаний – нет страданий. Алкоголизм уничтожает желания, а значит и страдания. Значит вино – кратчайший путь к нирване, – Родион когда‑то увлекался буддизмом, но вскоре понял, что Россия давно нашла свой путь и оставила далеко позади всю планету в вопросах самоотречения и отказа от мирских благ.

– Ударим алкоголизмом по потребительскому рабству, – поддержал Томас, и они опять выпили.

Минут пять они молча ели рыбу, отламывая руками от хребта большие белые и немного липкие куски, отправляя их в рот.

– Ты опять улетаешь? – спросил Томас. Он достал салфетки и тщательно вытер руки, чтобы еще раз налить.

– Наверное.

– Надолго?

– Пока не сделаю. Может на год.

– Всегда поражался твоей целеустремленности. Медведи, вулканы – все это очень интересно, но целый год. Не жалко?

Родион сказал про год машинально, но сейчас задумался. Здесь все будут встречаться, влюбляться, веселиться, добиваться успеха, а он целый год и в снег, и в дождь будет ходить по лесам, болотам и сопкам с камерой за медвежьим семейством. Да еще и рисковать жизнью. Здесь, в солнечной Москве, это сейчас казалось чем‑то нереальным.

– По‑другому хороший фильм не сделать, – ответил он Томасу. – Хотя утром, Лиза, я тебе про неё говорил, предложила сделать другой фильм.

– Ты же завязал с рекламой?

– Это не реклама. Говорит, что на днях здесь, в Москве, что‑то произойдет, и я могу быть хроникером этого исторического момента, – Родион усмехнулся. Утром он не отнесся к этому серьезно, а сейчас говорил об этом Томасу, как о чем‑то решенном. – Она обещала что‑то очень  неординарное.

– Лиза. Мы же говорили, что она из Романовых. Они уже сто лет во власти. Им верить – себя не уважать. Они же, как наперсточники: всегда обманут.

– Всю жизнь здесь под липами тоже не просидишь, надо пытаться выбраться, – оправдываясь, ответил Родион.

– Давно это ты надумал? Да и куда выбраться? Разве не замечательно утром выпить хорошего вина, поговорить об интересных вещах с хорошим человеком. Утром выпил – весь день свободен. О чем еще мечтать?

– А не боишься проснуться утром и обнаружить, что ты неудачник?

– Не боюсь. Неудачник не тот, кто вкопал у гаража скамейку от старого Икаруса и пьет понемногу с приятелями, нарезая рыбу с колбасой на газетке на железной бочке. Неудачник ‒ это в голове, точнее это в штанах. Неудачниками нас делают бабы, которые выходят за нас замуж только ради хороших бонусов. А ты вдруг не оправдываешь их надежд.

– Это как? – Родион вытянул ноги и закинул руки за голову.