Камуфлет

Но к чему был этюд в багровых тонах? Похоже, я что-то пропустил?

— Для чего я здесь?

— А вы не догадываетесь?

— Зачисление в штат?

— Оно так, но имеется закавыка, — сказал тусклый господин, снимая очки. — Вы так и не избавились от сумятицы в мышлении. По-прежнему считаете, что между реалом и виртуалом — барьер? И среднего не дано?

— Да, мистер… э-э…

— Просто мистер. И где же в этой догме наша Академия? Вот сейчас — в каком из миров мы находимся?

— Так сразу ответить затруднительно. Эх, часы бы, — начал я и осёкся. — Но ведь существуют научные критерии.

— И какие же?

— Вероятность, в первую очередь. Одна стотысячная — серьёзный повод для сомнения в реальности. А меньше миллиардной — точно виртуал. В просторечии — чудо.

Что-то не так, не за этим пригласили меня.

— А давайте-ка просветлимся. — Безымянный заложил руки за голову. — Сугубо научными методами.

— Извольте, мистер.

— Не будем выходить за пределы отечества. Выберем ряд важнейших объектов со сходными функциями.

— А вопрос-то в чём?

— Как следует выбрать их расположение, по какому принципу?

— Принцип? Экономический. Близость к ресурсам или потребителям; инфраструктура, наконец. Не пойму, к чему это всё?

— Сейчас, сейчас, — он с трудом сдерживал смех. — А как насчёт лингвистического правила? Точнее, подобия названий?

— Не понимаю вас.

— А вот представим такое: все, все до единого крупнейшие объекты оказались в географических пунктах с близкими названиями. Конкретно — две последние буквы одинаковы. Какова вероятность совпадения?

— А число объектов?

— Полтора десятка, что на самом виду.

И чего это он лыбится? Допустим, Петербург, Екатеринбург, Оренбург. Всего три, не то. А если так: Омск, Томск, Новосибирск, Красноярск, Алапаевск. Не, тут города, не объекты. Чушь какая-то.

— Пятнадцать однотипных — и одинаково заканчиваются?

— Именно так.

— Шанс меньше миллиардной. Нереально.

— А если всё же…

— Чудо. Тогда это было бы чудом.

Господин Никто почеркался на пустом листе. Повернул текстом вниз. Подтолкнул по лучистой глади стола в мою сторону.

Бумага оказалась ровно между нами. А мистер-то — с подходцем: дескать, ничего не навязываю. Хочешь, бери сей листочек, а не хочешь — дело хозяйское.

Я медлил, тревожило недоброе предчувствие: эта бумага — нехорошая. Она способна повредить мой рассудок. Может, не надо, а?

Придвинул листок. Ладонью накрыл. В руку взял. Перевернул. Пробежался взглядом. Похолодел.

Не может быть! Потому что не может быть никогда!

Вот что я прочёл.

Сквозь серую пелену едва доносится голос Вождя. Что он там бубнит? Русские валом валят в Британию… Англия нашими наводнена, и особенно — Лондон… Аэропорт Хитрово...

Да тут и без Англии крыша едет. Таких совпадений не бывает! А… а может он мне голову морочит? И на самом деле аэропортов с такими названиями не существует? Как же я сразу-то не допёр! Окружить меня заданными мыслями — для Генерального что два пальца об асфальт. Под красную вспышку-то…

Лицо Вождя вновь размылось; вместо чёрных очков появилось пенсне без оправы. Смена обличий, на что это похоже? Нет, пока не пойму — с места не стронусь.

Многоликий Шива? Не то, не то. Оборотень? Тоже мимо, ведь я точно знаю, что это он, Генеральный. Смена масок, как у Райкина? Не-а, лицедейством тут и не пахнет. Ему не скажешь, мол, у вас ус отклеился.

Разгадка рядом, ключевое слово вспомнить… Есть!

ДЖОКЕР.

Игральная карта, ей любая роль по плечу. Хочешь туза — пожалуйста, даму желаешь — нет проблем. Но кто задаёт джокеру нужный образ? А что, если тут обратная связь? Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт. И более того, как хотели бы наречь, невольно.

Ай да Пушкин! Ай да сукин сын! Какой матёрый человечище!

А Вождь, теперь низенький да грузный, китель белый накинул, с золотыми позументами. Так, так. Волосы, вперёд зачёсанные, и да, пенсне на чёрном шнурке без оправы.

Трубку раскурил. Оба-на! Капитан Врунгель — лукаво улыбается.

— На лице вашем печать сомнения, Александр Павлович. Желаете убедиться в линейности факта? — кивает на листок с невозможным перечнем. — Прошу, вот выход на Материк.

Двери, что я принимал за балконные, отворились, словно распахнутые невидимым дворецким. В широком проёме виднеется скамья на Лубянке и мой дубль, сидящий в недвижимой позе. Я в кадре, и всё идёт как надо.

Генеральный взмахнул рукой:

— На свободу с чистой совестью. До кассы Аэрофлота пятьсот метров. На стеночке там схемка висит. Настоящая, бумажная. Вот и уверитесь в подлинности списочка.

Но эта коварная улыбка…

— Удивляюсь я на вас, Христофор Бонифатьевич. За идиота меня держите? А на табличке что напишут? Он слишком много знал и умер от кессонной болезни?

— Помилуйте! Ни одной ступеньки до самой скамеечки. Строгая горизонталь, линейные законы соблюдаются.