Камуфлет

Вот оно что… Кабинет его, весь целиком, лифтом оказался — из виртуала в реал. Чудо завтрашней техники. Сколько оно может стоить? («M-да, Василь Иваныч, дверцу я бы купил»).

Пустое, бумага настоящая. Да и не стал бы Вождь блефовать, не тот уровень.

— Всё сомневаетесь? Понимаю, привычка к научному мышлению. Как там господа учёные говорят? Один результат — не результат? Ещё улики нужны?

Генеральный на глазах похудел; лицо обросло седой бородой и усами, а пенсне обернулось очками в металлической оправе с круглыми стёклами.

Нет нужды гадать, кто это. Величайший учёный, столь чтимый на Западе и малоизвестный у себя на родине. Академик Вернадский.

Деваться некуда.

— Дополнительные доказательства? Неплохо бы.

— А странное не вспоминается? Стёклышки в детстве коптить не доводилось?

Я обомлел. Очевидно, речь его включала кодовую фразу. И сей ключ распахнул огромную, толщиной полвека, дверь, закрывавшую вход в мою память.

Оказалось, кое-что я не забывал никогда. Просто вспоминать охоты не было. И даже не так. Кто-то противился, до поры до времени. Время настало. Всё сошлось.

Валька Девятаев, затмение, ночь среди дня, вой собак и молчание птиц.

Погасло дневное светило,
Закрывшись светилом ночным.

Только вот погасло оно странно. Тёмный диск Луны точь-в-точь наложился на сияющий солнечный круг. Тютелька в тютельку, как тарелки из одного сервиза.

Луна может казаться огромной, а Солнце маленьким. Или наоборот. Но наступает полное затмение, и мы видим воочию: вселенский токарь сработал с ювелирной точностью. Момент истины.

Тогда, в детстве, я не принял чудо сразу, собирался обдумать вечером. Прилёг на старый диванчик, да и заснул. А наутро потрясение стёрлось.

И вот теперь главный академик освежил мою память. Будто это случилось вчера. Нет, не вчера. Сегодня! Что-то важное, сейчас, вот сейчас…

— И что мы будем с этим делать?

Дай же додумать… Не даёт. Но я уже вцепился… Ночь, утро, которое вечера НЕ мудренее, сон… СОН — вот оно! Так вот как это делается… Мол, спи спокойно, дорогой товарищ.

Попалась рыбка!

— …с этим делать? — вопрошал Генеральный. — Факты говорят, что Луна в четыреста раз меньше Солнца. И во столько же раз ближе к Земле. Не в 399 и не в 401 — аккурат в четыреста, как в аптеке. И вы настаиваете, что совмещение случайно? Считайте, считайте вашу вероятность.

Я сидел обессилевший. Да, это факт. Но зачем? Забота об астрономах, чтобы солнечную корону изучать поудобнее? Чушь.

— А не приходило вам в голову, что здесь имеет место расчёт? Что на Земле разумные существа появятся? И не просто разумные, а готовые узреть и понять? Однако, — многозначительный взгляд в мою сторону, — не у всех получается.

Но зачем, зачем? …И повторилось то самое. Странный голос изнутри:

Луна — незаконнорожденное дитя Земли… Защита.

И ещё почему-то — железо-пятьдесят пять. Но с какой стати, если атомная масса у него — пятьдесят шесть?

И вновь из солнечной утробы выползает слепящее щупальце. Но раздумывать некогда, Генеральный ждёт от меня ответа. И не потерять важный ключ, где СОН. Потом, потом, потом…

— Я… сдаюсь.

— Наконец-то! — гаркнул Вождь. — Ты редкий человек, кто способен признать поражение.

Такой голосище не мог принадлежать академику. А ну-ка… Военная форма… Комплекция… Фидель, Фидель Кастро. Охренеть!

Команданте трясёт мне руку и поздравляет с «победой над путаницей в мозгах». Он лучится искренней радостью.

— Сокол ты мой ясный, верной дорогой идёшь.

Нет, не успеваю, ни к Вотрубе, ни к Вольдемару. Сам виноват, проволандался с Генеральным. Как вы сказали? Не проволандался, а проваландался? Да, знаю я, откуда такие оговорочки. Тоже Фрейда почитывали.

Вольдемар, Вольдемар… Так вот зачем Вождь меня приглашал. Как же ему, Генеральному, тоскливо в компании с бессмертными. С начальниками, которые в себя не могут прийти от важности. Наверняка по живой шутке соскучился. Читал, видать, личные дела, да и набрёл на моё. «Умеет рассказывать анекдоты», «При случае способен поюморить». Вот и пригласил меня, свеженького.

Что ж, надо соответствовать. Порадую старика на посошок. И шутка подходящая невесть откуда всплыла. Про джинна с двумя «н» на конце, застрявшими в горлышке. Ни к селу, ни к городу, но попробую.

— А, кстати, команданте, сейчас вот на ум пришло. Шутка юмора, так сказать.

И брякнул это самое.

Господи, что с ним стало! Согнулся от смеха, лицо сморщилось, на глазах слёзы выступили. Темнеют седые волосы т, разглаживаются морщины на лице, убегают с рук старческие пятна. Главный барбудос грохочет во всё горло, слова не может вымолвить.

Наконец, нашёл он силы махнуть рукой, умоляя кабинет покинуть.

— Янки, гоу хоум. Аста ла виста, команданте.

Ещё вопрос: можно от хохочения умереть? Нельзя. А от щекочения — вполне. От чего ещё можно умереть? Вот оно самое и явилось…

Ступень шестая Нежить