Камуфлет

– Изволите знать, я не только обрусевфий немец в третьем поколении, но имею честь владеть татарской, малороссийской, мадьярской и даже каплей китайской крови. Только подлость от крови не зависит. В чем убедился нынче.

В зале появился барон Фредерикс, в изумлении остановился и отменно вежливым тоном спросил:

– Кто позволил?

Лицо Ягужинского побагровело, скулы перекосил спазм ненависти, губы сжались. Задыхаясь, он прошипел:

– Ненавижу!

Вот только кому досталось проклятие, коллежскому советнику или министру двора, осталось неизвестным. Полковник бежал, не разбирая дороги.

Как истинный джентльмен, Владимир Борисович просил извинить за безумие его подчиненного.

– Вы произвели хорошее впечатление, – любезно добавил он. – Жду завтра на Фонтанке в десятом часу. Обсудим ваше будущее.

Родион Георгиевич поблагодарил за оказанную честь и испросил дозволения на величайшую милость: предоставить на сутки серебряного феникса. Завтра подарок будет возвращен в целости и сохранности.

Фредерикс мило улыбнулся:

– Продолжаете удивлять! Другой бы уже намекал на жалованье или ленты, а вы… Еще не разобрались с мелочами? И картотека не помогла?.. Ну что с вами делать?.. Как говаривал Петр Великий, коли казнить, так жалеючи, а миловать – так без жалости.

10-е августа, около полудня, +17 °C.

Дом на Малой Подьяческой улице

Как бы опять пожалеть не пришлось: дверь не заперта, а в щель сквозняком свищет. Родион Георгиевич прислушался. Кажется, из квартиры доносятся рыдания, а может, стоны. Более медлить нельзя.

Ротмистр выхватил револьвер, со всей силы дернул створку и влетел галопом. Ванзаров следовал за помощником.

В прихожей трупов или разрушений не оказалось. Зато плач слышался отчетливо.

Столь же резво Джуранский проник в комнаты и встал как вкопанный.

От милого беспорядка не осталось и следа. Чудовищная свалка из книг, картин, коллекции оружия, домашних мелочей и одежды громоздилась прямо посреди комнаты. Обеденный стол для чего-то перевернули вверх тормашками, а потертые, но удобные кресла исполосовали в лохмотья. Посреди безжалостного разгрома сидела Антонина Ильинична в раздрызганном платье и предавалась любимому женскому занятию – безутешным слезам.

Мечислав Николаевич с сожалением убрал револьвер и отправился осматривать другие комнаты. А Ванзаров кое-как пристроил неудобную шпагу, присел на корточки рядом с барышней:

– Ну, будет, будет. Слезами делу не поможефь. Что стряслось?

– Он… Он… Он… – дальнейшее так и не выпуталось из сопливых всхлипываний.

– Кто злодей-то?

– Ленский! – рыдания только пуще.

Да что ж такое! Все время мертвецы воскресают и путают умных чиновников сыскной полиции. Пора бы им успокоиться, в самом деле.

– Что ему понадобилось?

– За-а-ве-е-е-ща-а-ание!

– Хотел лифить опекунского наследства?

– Не-е-ет, кн-кн-князя…

Имея большой опыт успокоения всяческих слез, Родион Георгиевич быстро привел девицу в чувство. И тут выяснились совершенно удивительные обстоятельства.

В одиннадцатом часу утра явился Ленский и заявил, что никуда не уехал и более того, не уезжал. У него были безотлагательные дела, которые закончились полным фиаско. Но подробности сообщить отказался. Был он страшно взволнован, рассержен и крайне торопился. Причину столь внезапного визита объяснил просто: ему требуется завещание Одоленского. Вернее, не само завещание, а та половина листа, которую надо предъявить стряпчему. Князь составил душеприказную странно: все состояние, дома, счета в банках и даже мотор должны были отойти предъявителю оторванной половины листа, на котором и были изложены все условия рукой его светлости. Почему-то Ленский был уверен, что вторая половина хранится у Берсов. Сколько Антонина ни уверяла, что этого быть не может, он не слушал. Ленский словно обезумел – скидывал книги, проверяя каждую, срывал картины, распарывал обшивку кресел и даже перевернул стол, надеясь обнаружить пропажу. Но так ничего не нашел.

– Почему он был уверен, что завефание здесь? – задумчиво, как мог, спросил Ванзаров.

Антонина жалостно всхлипнула:

– Я не знаю, поверьте…

– Может быть, дядя что-то утаил?

– Это на его совести…

– У стряпчего Выгодского искать не пытался?

– Откуда мне знать…

– Куда Ленский мог двинуться теперь?

– Мне кажется, он собирался обыскать нашу дачу…

До Озерков даже на сумасшедшем лихаче ехать не меньше полутора часов. Если Ленский был здесь два часа назад, у него приличная фора. Но не испробовать такой шанс – просто грех.

Родион Георгиевич приказал девушке напиться чаю или водки, уж как получится, запереть дверь, никуда не уходить и открывать лично ему и никому более.

10 августа, ближе к двум, жары не чувствуется.

Дача по Финляндской железной дороге