Камуфлет

– Ну, зачем так кипятиться, право… – извиняющимся тоном проворковал старший Берс. Антонина тем временем спряталась за его спиной.

– Не кипячусь, я в бефенстве!

– Искренне прошу меня простить, из самых лучших побуждений…

– Из лучфих? А если бы погибли?

– Ух ты, такое было возможно? – с удивлением высунулась барышня.

– О Господи! – в отчаянии выдохнул коллежский советник.

– Мы, то есть я, конечно виноват, но, что там произошло? – поинтересовался Николай Карлович. – Почему прибыл какой-то отряд? Где Меншиков? Объяснитесь, прошу вас…

– Фтаб-ротмистр погиб в результате несчастного случая… Благодарю за помофь, оказанную следствию. Требую, чтобы вафа племянница не выходила из дома, пока ситуация не прояснится. Считайте Антонину Ильиничну под домафним арестом. На дачу не ездить. Профайте…

И Ванзаров ушел в темноту. А Николай Карлович прошептал ему вслед:

– Думаю, это начало большой дружбы!

Коллежский советник свернул в темный проулок напротив особняка, где и обнаружил полицейского филера. Агент заступил на пост около восьми, но в блокноте наблюдений, который передается со сменой, не было зафиксировано ни одного визита за весь день. Только почтальон приносил телеграмму, но его дальше порога не пустили. Значит, взрывчатка оказалась в скрипке раньше. Может, кто-то из слуг постарался?

Кандидата два: Бирюкин и неизвестный осведомитель полковника. Кавалерийского «охотника» можно исключить смело. Остается один из слуг.

Сразу следует вопрос: для кого предназначался заряд? Может, запасная бомба для князя, если он не станет втирать порошок? Нет. Одоленский даже не притрагивался к коллекции, да и логика первого злодеяния говорит о том, что убийца не сомневался в успехе. Тогда для чего эта мина? Судя по всему, убийца точно знал, кто возьмет скрипку.

Другой вопрос: мог ли Ягужинский отдать приказ своему агенту снарядить взрывчатку? То есть заранее подготовить смерть для личного помощника? Это противоречит не только логике, но и здравому смыслу. Полковнику первому был нужен предатель живым. Вывод: домашних надо исключить. Тогда кто же?

Родион Георгиевич подбодрил филера и настоятельно попросил следить за особняком в оба глаза: фиксировать любую мелочь и глупость, даже если папа римский вдруг ошибется дверью и постучится за милостыней. И откланялся.

Пешая прогулка до дома не освежила. Напротив, накатила одуряющая усталость.

В голове осталось только три желания: рюмка водки – стакан чаю – спать.

Родион Георгиевич издалека помахал городовому, маявшемуся в ночном карауле на углу Невского и Малой Конюшенной, и ускорил шаг. До родных ворот оставалось десяток саженей. Почудилось, что сзади кто-то есть. Но познакомиться не пришлось. На затылок упала скала, улица плавно расплылась, колени стали шаткими, равновесие закончилось, так легко и воздушно стало телу, что хоть пари, но тут подлетела черная птица с кривым клювом, посмотрела печально и растаяла, за нею звезды повели хоровод со свистом, и… подбородок уперся в холодный булыжник.

Краткое затмение.

Ясность вернулась с болью в затылке. Шею придавили умело, не шелохнешься, а по карманам пиджака и брюк быстро шарили руки. Проскочили мимо портмоне, не тронули платок, карманные часы и даже оружие, залезли в самые потаенные уголки подкладки, вывернули нагрудную прорезь, ощупали обшлага, залезли за ремень, прогладили спину, прошлись по брючинам и сунулись пальцами даже в ботинки. Грабеж вершился с точностью профессионального обыска. Осталось притворяться оглушенным. Перевес противников был еще и численным. Одному не справиться.

Вдруг руки отстали. Последовал невнятный шепот и быстрые шаги.

Родион Георгиевич нащупал в кармане рукоятку браунинга, щелкнул предохранителем, вытащил оружие и, оттолкнувшись от мостовой, резво вскочил.

Дома и деревья кувыркались, не желая принимать пристойный вид, а ствол описывал замысловатые дуги. Да и вести огонь решительно не в кого. Шатающийся переулок оказался девственно пуст. Даже филеры «охранки», обязанные нести надзор, исчезли. Утверждая попранное достоинство, Ванзаров потыкал стволом по сторонам и осторожненько побрел к запертым воротам.

Дворник Епифанов в ужасе отшатнулся от запоздалого постояльца. Не каждый день почтенный жилец размахивает оружием, а виду такого, словно стукнули сердечного мешком по темечку.

Августа 7 дня, лета 1905, около полуночи, +18° С. В доме на Малой Конюшенной улице

Голова разлеталась на осколки праздничным фейерверком. Но ледяная вода на затылок и водка с подсохшей коркой хлеба творят чудеса. К тому же сонливость как рукой сняло.

Родион Георгиевич пошатался побитым приведением среди разрухи, до которой Софья Петровна даже не коснулась. Супругу, задремавшую в спальне, будить не решился и отправился в милый сердцу уголок – рабочий кабинет.