Кто был истинный автор приказа, сомнений не возникало: стоило вглядеться в буквы, чтобы узнать знакомую «а» с характерным сколом на хвостике. Именно такой — в списке содалов и в письме рогоносцу.
— Благодарю, что выполнили нафу просьбу, — коллежский советник сложил «свой» приказ и спрятал поглубже. — А теперь закрывайте морг и выгоняйте ротозеев.
— Позвольте! Ну, как можно, столько народа! — заволновался доктор Лекторов. — Тем более такой редчайший случай, с точки зрения медицины, мы всю ночь его готовили. Не соизволите взглянуть?
Август Генрихович смотрел такими чистыми, незамутненными ничем, кроме науки, глазами, что Ванзаров поддался на уговоры.
Санитар предложил ватные тампоны, смазанные ментоловой мазью. Родион Георгиевич послушно засунул их в ноздри, да поглубже, а вот «железный ротмистр» отказался наотрез.
Августа 8 дня, после десяти, +20 °C
Сад рядом с Инженерным замком
На отрез скопленных денег и хватило! Материал, о каком мечтала, только на барынях и видела, а тут удача: штука материи залежалась, малость подпортилась, так знакомый приказчик, может, и неравнодушный к ней, уступил за треть цены. А еще, шалун, в оплату поцелуйчик потребовал. Но в щеку, без глупостей.
Кухарка Аленка, деваха из вологодской губернии, с год приехавшая в столицу на заработки, прижала к груди целый моток счастья — французскую мануфактуру. Теперь из него платье пошьет, пойдет в праздник на прогулку, все подружки от зависти помрут, а кавалеры ее будут.
Уже давненько полагалось Аленке подхватить корзину и бежать в лавку за яйцами, колбасами и сырами, сайки не забыть тоже, а она уселась на лавке и млела от счастья. Погожий денек красил настроение.
Мимо проходили люди, такие чужие в большом городе, но сегодня вдруг ставшие родными. Как будто каждый смотрел на нее и думал: «Ну, надо же, простая деревенская деваха, а какой материал купила! Видно, умна да проворна!»
Так хотелось верить Аленке, что вокруг тоже все радуются ее удаче. Не зря ведь каждую копейку откладывала, в сластях отказывала.
Аленка провела бы в приятных мечтах не один час, но рядом остановился господин в приличном платье и так строго спросил:
— Барышня, это вы обронили?
Не поняла Аленка, чего хочет строгий дяденька, а когда догадалась, глянула под ноги и увидала сверток газетный. Улыбнулась она счастливой улыбкой:
— Нет, барин, не мое это.
Господин подошел поближе, ткнул сверток тросточкой и приказал:
— А ну-ка разверните.
Аленка — девушка послушная, но для своих господ, а чужому понукать ею не следует. Ишь, чего вздумал, на улице приказывать. Кухарка уже собралась достойно ответить, но тут господин быстро объяснил, почему его надо слушаться.
Покорно положила Аленка бесценную покупку на лавку, нагнулась и развернула сверток. По первой не поняла, что такое завернуто в бумажку, вроде полешка темного. Но как уразумела, что лежит на коленях, деваха отчаянно завизжала и отшвырнула находку. И правильно, кому понравится держать в руках чью-то ногу.
Августа 8 дня, половина одиннадцатого, +20 °C
Морг Императорской медико-хирургической академии на Загородном проспекте
Части тела изображались правильными холмиками простыни. Доктор Лекторов поработал на славу. «Чурка» выглядел почти безобидно. Ну, подумаешь, лежит человек в рамке из белой материи. Обрубков не видно. Но и этого мирного зрелища хватало, чтобы любители острых ощущений тихонько охали, вскрикивали и требовали у санитара стакан воды.
Шествие «свидетелей» Родион Георгиевич наблюдал из-за угла.
Занятная штука — психология обывателя. Сначала со всех ног он бежит глазеть на кусок плоти, надеясь рассказывать о геройстве приятелям и домочадцам. Стоя в очереди в морг, уже не так уверен в себе и подумывает, не свернуть ли восвояси. Но глазки какой-нибудь хорошенькой барышни приободряют. Он выкатывает грудь колесом и ступает в чертог смерти. В приподнятом настроении проходит вблизи анатомического стола, нюхает приторно-сладкий запах, видит расчлененное тело и ничего, кроме животного ужаса, не испытывает. Не надо ему славы среди тетушек и дядюшек, мороз пробирает по коже, а в голове одна мысль звенит: «И куда я, дурак, полез!?» Когда выходит из общественного морга, то молится, чтоб покойники ночью не привиделись. Такая вот натура.
Какой же прок в «опознании»? Зачем понадобилось выставлять «чурку» напоказ? Какая цель преследовалась?
Трудно отделаться от мысли: все это сляпано специально для Ванзарова. Зачем? Чтобы не потерял нить расследования. Намекают и подсказывают: письмо измены, список «Первой крови», «чурка» и, само собой, Одоленский с Меншиковым связаны одной ниточкой. И за нее кто-то дергает. Коллежскому советнику предлагается сыграть марионетку. Значит, все-таки неведомый и очень мудрый преступник? А князь и штабс-ротмистр могут быть невинными жертвами?
— Как думаете, зачем этот спектакль? — тихо спросил Родион Георгиевич.