Камыши

Степанов повернул в ерик, прижался к той стороне, где была тень. В тени ветер как будто прохладнее, а лицо освежал ласково. Из тростника тоже потягивало прохладной сыростью. В ерике легче. Старший вздохнул поглубже. Но в боку-то у него все равно не легчало. Вот что плохо. Так и ноет. Куда же это его несет в самые лиманы, да еще на ночь? А если случится с ним что, если приступ вдруг — молодой сам заблудится. В этих-то ериках! Да еще у Ордынки. Там кричи не кричи. Так и останешься. Одни утки услышат. С вертолета и то не найдут. Там и помрешь. Здесь и местные теряют дорогу, чуть отъедут подальше. Лиманы да ерики. Ни берега, ничего ночью не увидишь. А под тростником — болото. Именно… Один Прохор… а больше кто еще?.. один Прохор все эти ерики знает, из любого лимана найдет дорогу. Так Прохор здесь и родился. Жизнь здесь прожил. И деды его здесь рыбу ловили, и прадеды. Вот потому Прохор и лиманы знает… А так… И кабан в тростнике задрать может… Нет, не лежит сердце ехать к Ордынке. Нельзя. А на ночь тем более. Риск, а в собесе уже все документы готовы. Пенсия. И бок вот… А дождя нет, не будет. Не лежит сердце… Было время — сидел по ночам в тростнике, а теперь устал. Хватит. Свое отслужил. Устал он, вот именно, а не страх в нем. Какой же страх, если двадцать лет на лиманах. Устал он, потому что морю, видно, конец — ничего не сделаешь. Море и то устало, а уж он-то совсем не стожильный. И теперь будь что будет. А лет еще десять назад вроде Назарова с людьми разговаривал: «Порву… Отберу… Оштрафую…» Сети резал, и лодки отнимал, и рыбу. И от зари до зари по лиманам. Может, он тысячу браконьеров поймал, а может — две. А что вышло? А вот пощупать бок, то и вышло. Ничего больше. На тот свет торопился, если вдуматься. И хоть бы жил по-людски. Кастрюлю купить белую — и то для семьи расход… Вот и жалей море. А как?.. Ну, Симохин… Слух идет, помногу ворует, если туфли всегда носит новые, а рубашки нейлоновые, заграничные. И на работе в этом же виде: у ящиков, возле рыбы в рубашках своих. Деньги такие откуда?.. Так один Симохин, что ли, все море обловил сейнерами и тралами и ГЭС на Дону поставил. Но ведь и без электричества не обойдешься. Заводов теперь сколько на берегу. Дымят. Да уж… Да и Симохина поймать можно. Только рыбы от этого не прибавится. А поймать можно. Теперь не секрет. Для других — секрет. А он теперь знает. Он понял. Сам догадался. Симохин, считай, пойман. Только зачем, если море теперь не в счет, а главное — электричество?.. Вот и сын так говорит. А уж сын-то…

Старший протянул молодому сумку с едой, наклонился:

— Петренко! Бери, Петренко, с утра ведь не евши.

— Не, — кивнул молодой. — Я еще потерплю. Я привыкший.

Старший подкрутил ручку мотора, и лиман затрещал.

— А того-то, Дмитрий Степанович, выходит, и не нашли. Я слышал, как говорили. Не нашли, значит?

— Кого?

— А того, который Назарова. Так, значит, и неизвестно?

— Ищут, Петренко. Воды, говорю, не хочешь?

Молодой взял бутылку. Ерик теперь выпрямился, открылся новый лиман. Рядом взлетела цапля. Повисла беспомощно над камышом.

— А судить-то кого, Дмитрий Степанович, если суд скоро? Как же судить, если не нашли? И вас, выходит, судить будут?