Канал

— Устаз [профессор — араб. ], вы меня не узнаете? — спросил израильтянин, преградив путь русскому.

Тот непонимающе остановился, внимательно посмотрел на Леви и сказал:

— Не знаю, и знать не хочу! Пошел вон, васих! [грязнуля — араб. ]

— Я тебя предупреждал, чтобы ты больше никогда не попадался на моем пути! — зловеще сказал Леви. — Помнишь?

— Барра! [Прочь! — араб. ] — повысил голос юноша и посмотрел по сторонам в надежде увидеть полицейского. Но в этот полуденный жаркий час улица была почти безлюдной. Лишь где-то вдалеке маячили фигуры редких прохожих. И он, ненавидяще, уставился на высокого наглого феллаха в клетчатой куфии на голове, из-под которой жестко сверкали необычные серо-голубые глаза. — Пошел вон!

— Ладно, — осклабился феллах. — Не хочешь узнавать — не надо!.. Тогда купите Анубиса, устаз! Клянусь Аллахом, настоящий, из самого Луксора! Вот посмотрите, хадритак! — И Леви пошире распахнул створки своей кошелки, предлагая посмотреть.

Русский удивился мгновенной перемене в поведении странного незнакомца и непроизвольно наклонился над кошелкой, чтобы посмотреть на настоящего Анубиса. Это было последнее, что он увидел в своей короткой жизни: израильский спецназовец, быстро оглядевшись, мгновенным, давно отработанным движением рук свернул ему шею…

Леви огляделся, потом подтащил труп к ближайшей акации и усадил его, прислонив головой к стволу.

— Зеу зе [Вот и все — ивр. ], русский переводчик, — сказал он про себя, еще раз глянув на неподвижное тело у ствола акации. — Я тебя дважды пожалел… А теперь не могу… Прости меня, русский!

И Хагай Леви быстрым шагом направился к перекрестку. Он торопился в свою грязную лачугу в Булаке, чтобы проявить пленку и отправить шифровку в Моссад…

Глава восьмая

14 часов продолжались вчера воздушные и наземные бои в зоне Суэцкого канала. Египетская авиация совершила налеты на израильские позиции в северном и южном секторах канала. Как передает агентство МЕН, в 18 часов по местному времени египетская артиллерия открыла концентрированный огонь по позициям противника. Израильтянам нанесены большие потери в живой силе и технике.

(Каир, 16 мая, ТАСС)

…Резкая боль от удара в грудь и ослепительный свет электрического фонаря. Чьи-то руки грубо сдергивают меня с койки.

— Кус уммак! Йа хайван!!! — выкрикиваю я арабские ругательства и тут же осекаюсь, получив пару болезненных ударов чем-то тяжелым в спину.

Мне швыряют овероль и заставляют одеться. Яркий свет слепит глаза, я быстро одеваюсь, боромоча ругательства и по-прежнему не понимая, что происходит и кто так грубо со мной обращается.

— Ялла! Барра — выходи! — произносит кто-то по-арабски и меня бесцеремонно выволакивают из блиндажа.

В едва брезжащем свете раннего утра недоуменно разглядываю неизвестных. Их двое. Камуфляжная пустынная форма, каски в такого же цвета чехлах, короткие автоматы… «Узи» — мгновенно определяю я систему оружия, и для меня все становится понятным: израильский десант.

— Рух — пошел! — говорит мне один из десантников, перебросившись несколькими фразами на иврите со своим напарником и больно ткнув дулом автомата в мою спину.

Ну, вот и кончилась командировка в Египет, думаю я, шагая со своими конвоирами по выщербленной бетонке бывшего аэродрома в сторону КП роты. Слава Богу, что хоть не прирезали сонного в блиндаже… Ну, раз не убили сразу, значит, я им зачем-то нужен. А куда подевался Юра Агеев?!.. Мой взгляд натыкается на окровавленный труп египетского солдата, ничком лежащий возле тропинки, чуть дальше — неподвижные тела еще нескольких бойцов — сколько их, разобрать трудно — я вижу беспорядочно сваленные друг на друга трупы, и нервный спазм страха мгновенно схватывает низ живота.

"Неужели все спали? Что сделают со мной?" — продолжаю я задавать себе вопросы и проклинать извечную арабскую беспечность. Ни хрена не помогли алжирцы, констатирую я, — а ведь мы им сколько раз говорили о возможной высадке десанта именно здесь, на стыке двух армий…

…По знакомым ступенькам, пинаемый конвоирами, я скатываюсь в просторный блиндаж, где несколько часов назад кипела боевая работа, и мы задыхались от клубов пыли и мелкого песка, взметенных взрывами авиабомб. Опершись на руки, я пытаюсь подняться, но конвоиры не дают мне это сделать, и под ударами их ботинок я утыкаюсь лицом в грязный земляной пол. Я мычу от боли и выталкиваю из разбитого рта крошево зубов вместе с песком и кровью. Звучит короткая фраза на непонятном иврите и шум удаляющихся шагов. В наступившей тишине слышу слово «встать», произнесенное по-арабски.