Канал имени Москвы. Лабиринт

– Я должен убедиться сам, – сказал Петропавел. – Если вода спокойна, то на восходе мы уйдём.

– Дело твоё, – нехорошо усмехнулся тот, кто говорил от монахов. – Скажу лишь, что, как заметил, Пироговское братство надело жёлтые повязки, дабы усмирить праведный гнев. И на завтрашней утрене мы ещё раз помолимся в Храме Лабиринта, чтоб лодка гидов ушла без проблем. А там уж не обессудь. Не всё в руках Возлюбленных, но всё в руках Господа.

На этом монахи удалились.

– Каков негодяй, – в сердцах обронил Петропавел. – Вздумал шантажировать.

Капитаны то ли понуро, то ли пристыженно молчали и, также не сказав больше ни слова, разошлись. Лишь один из них незаметно сунул в руки Петропавла фрагмент карты. Как позже выяснилось, там крестиком была обозначена безопасная заводь, чтоб переждать, если появится блуждающий водоворот. Но эта заводь осталась позади и в стороне, а Петропавел не хотел возвращаться.

– Выставить на ночь вооружённую охрану, – распорядился он. – По периметру. На восходе снимаемся с якоря.

Возможно, это возникшее напряжение и было причиной её ночного кошмара, думала Ева, бесшумно покинув лодку, дабы немного пройтись, прояснить голову. Её не пугали таящиеся в темноте головорезы или вооружённые религиозные фанатики, готовые напасть. Она знала, что это не так, и охрана, в общем-то, не нужна. Дело было в чём-то другом.

Что она видела? Просто дурной сон. Или… не совсем так? Ева вышла к воде. Свежий ветерок обдувал лицо. Теперь и западная часть неба начала светлеть. Она шла по искусственно насыпанной дамбе, и вдруг это удушье из сна вернулось. Девушка остановилась. Почему-то с тоской подумала об этой безопасной заводи, стыдливо отмеченной крестиком. Что-то было не так. Сон. Ночной кошмар, она видела что-то очень плохое.

Она повернула обратно. Дышать сразу же стало легче. Ева остановилась, нахмурилась. Она видела что-то очень плохое – страшное место, в котором никогда не была прежде, да только…

– Там были каменные фигуры, поддерживающие на плечах что-то очень тяжёлое, – хрипло произнесла Ева. – И…

Да, мрачные фигуры в полутьме, и что-то приближалось, неумолимо надвигалось со всех сторон, сдавливало, отчего так трудно было дышать. Сама того не замечая, Ева снова обернулась, глядя на тёмную водную даль, уходящую в сторону Москвы. Это был лишь плохой сон, а сейчас небо светлело, и тени ночного кошмара развеивались. Так что же она пытается там рассмотреть? Восход уже близок, и на восходе им уходить. Её уже звали, пора возвращаться. Сейчас она так и поступит.

Ева двинулась к лодке. И это смутное ощущение чего-то важного, упущенного из виду, стало проходить. Дыхание действительно наладилось, неприятное воспоминание о сне покидало сердце. Каменные фигуры, подумаешь?! Правда, что-то с ними было не так, но… «Там было ещё множество лучей. Каких-то тёмных лучей, которые сходились в одной точке, где фигуры…»

Ева словно наткнулась на невидимый барьер. Она вспомнила. Сон был совершенно ненормальным. Это были не лучи, не совсем, тёмная вода в каждом из них, по ней ползло, приближалось… И ощущение, что надо бежать, но не было выхода.

«Я видела во сне лабиринт», – подумала Ева. И дёрнула головой. При чём тут лабиринт? Всплыло какое-то дурацкое слово. Словечко из школьного курса. «Я видела лабиринт. Только… необычный. Он был живым. Хищным и живым. И очень не хотел, чтобы я догадалась о нём».

Ева поморщилась. Конечно, просто ночной кошмар. Но… Что-то вновь заставило её обернуться. А потом холодная рука шевельнулась и легла на сердце девушки.

«Дело ведь не в дурном сне?»

Там. Взгляд Евы застыл. Теперь это ощущение игнорировать стало очень сложно. Там, где сейчас светлело небо и где она должна была что-то разглядеть. «Туда нельзя, – внезапно подумала Ева. – Это там, впереди, по пути к Москве. Там что-то очень плохое. Я его пока не вижу, но оно там – это место. И нам нельзя туда плыть».

3

Что-то поменялось в мёртвом лице, как будто сменили маску, и оно, как и глаза, казалось живым. Ушла ненависть, старик испытующе посмотрел на Фёдора и улыбнулся:

– Что ж, молодой гид, всё возможно… Только китель-то не генеральский. – Глаза весело блеснули. – Выше бери: фельдмаршал-генералиссимус! А как мои чудо-богатыри?!

По колоннам псов, что до сих пор не проронили ни звука, прошлась волна одобрительного гула. Фёдор всё еще напряжённо молчал.

– А насчёт Бонапартэ… Толковый был хлопец, задиристый. Высоко молодым орлом летал. – Он задорно подмигнул. – Да пообломал бы я ему крылья, – рассмеялся. – А может, и нет! Жаль, что при жизни так и не встретились в сражении.

Ещё несколько секунд на губах старика играла мечтательная улыбка. Затем он сказал:

– Да, ты прав, молодой гид. Здесь, в Рождественно, было поместье Суворовых. Здесь оно пребудет. Ну, с чем пожаловали? Почему пришли не общей дорогой? И с чего это устроили на берегу такой шум-гам-пальбу?

Фёдор постарался было объяснить, что пришлось отогнать водную тварь, а насчёт не общей дороги ему невдомёк, но старик перебил его: