Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

— Если окажете мне честь, князь, я с превеликим удовольствием предоста­влю вам в своем доме комнату-другую. Не из нужды, поверьте. Для такого блестящего и образованного молодого человека многое можно сделать. К тому же времена нынче смутные. Я все больше в плавании, дом без мужчины, и ежели такой молодец, как вы, поселится у меня, на душе будет спокойней...

Мог ли знать Сидоров, что вместо Квачи ему лучше бы ввести в свой дом зубастого волка!..

Молодой "князь" быстренько закруглил разглагольствования о своем титуле и распущенности соплеменников, поскольку к ужинающим присоедини­лись с десяток студентов-грузин. Все наличные силы, красноречие и вырази­тельность глаз он перенес на светловолосую паву и за час одолел передовую линию одесских укреплений.

После ужина опять вышли на палубу. Пароход дал третий гудок. Последние пассажиры и опоздавшие матросы торопливо взбежали наверх. Трап убрали, подняли якорь и отдали концы — пришвартованный канатами толщиной в локоть корабль отпустили на волю.

За кормой завертелся винт, вспенивая воду, в глубине машинного отделе­ния зарокотали двигатели. Пароход грузно отчалил от берега, осторожно выб­рался на середину бухты, там с трудом развернулся и взял курс в открытое море.

Машины застучали громче, потом прибавили еще; они вздыхали и роко­тали, как огнедышащие драконы. Пароход чуть подрагивал и величественно и жадно поглощал темноту. Киль с плеском рассекал черную, как смоль, воду. Бескрайнее море слегка постанывало во тьме, плескало о борт и влажно шуршало. Светящаяся линия батумского порта таяла вдали. Уже затихшую палубу парохода слабо освещали две большие электрические лампочки на мачтах.

На небосклоне вспыхнула яркая звезда — Марс.

Квачи Квачантирадзе стоял на корме корабля и слушал плеск моря, гул двигателей и рокот винтов. Он устремил взор в черный неоглядный простор, на небо, сверкающее бесчисленными звездами, и чувствовал, надеялся, верил, что для него, только для него одного был этот бескрайний мир, что он ждал его — сына Силибистро из Самтредии по имени Квачи Квачантирадзе, что в безгра­ничной, неохватной глазом России все и всё готовилось к встрече с ним, подобно истосковавшейся женщине. Его — блестящего князя ждали мраморные дворцы, послушные слуги, отборные вина, французские повара, английские и арабские скакуны, сверкающие автомобили, красавицы всех рас, безраздельная власть и... деньги, деньги, деньги! Деньги без счета! Ибо сын Силибистро неколебимо верил, что несущим стержнем этого мира, той самой осью, на которой держится Земля, были только и только деньги; все же остальное, сущее и не сущее — знания, чувства, страсти, удовольствия, — все без исключения только пыль у ног денег, рабы золотого тельца, и все на свете можно купить так же, как он купил в тот день в Батуми пару белья.

На востоке загорелась полоска зари, и Квачи в упор уставился на нее; они по-приятельски улыбнулись друг другу.

Сказ о встрече с друзьями, небольшом денежном выигрыше и первой суженой

Утром Квачи опять вышел на палубу. Пароход стоял в Поти.

Квачи прошелся вдоль борта, поглядел на берег, затем поспешно спустился в каюту и до отхода парохода просидел взаперти. Причина его испуга была самая простая: он приметил на берегу инженера Арутинова, того самого, кото­рому продал в Кутаиси майзельсоновский рояль.

Когда опасность миновала и портовый городок растаял вдали, он опять появился на палубе. Одет был изящно, со вкусом и так и расточал во все стороны неотразимое обаяние.

Капитан дружески поздоровался с ним за руку, старый чиновник почти­тельно поклонился, женщины милостиво улыбнулись.

Капитан спросил:

— Прошу прощения, как вас по батюшке?

У Квачи в метрике было записано "Анаподист Сильвестрович". Он давно мучился от этого нелепого Анаподиста; на русский слух и "Квачи" не отличался благозвучием, а потому, не долго думая, отрекомендовался:

— Наполеон Аполлонович.

Столь неожиданное сочетание имен показалось забавным. Светловолосая красавица с улыбкой заметила:

— Не знаю, как с Наполеоном, а на Аполлона вы и впрямь похожи. — И посмотрела на Квачи долгим взглядом.

Квачи отплатил тою же монетой:

— У меня от Аполлона разве что мизинец, вы же вся от волос до ногтей подлинная Афродита...

С того дня за Квачи навсегда закрепилось это имя: одни звали его Наполео­ном, другие — Аполлоном, женщины же прозвали Аполлончиком.

На палубе стали появляться проспавшиеся студенты. На этот раз они не галдели и не плясали, как минувшим вечером, и все-таки видно и слышно было только их.

Квачи подошел к одной из групп, поприветствовал знакомых, незнакомым представился.

— Вах! Так это вы Квачантирадзе?.. Так я в городе слыхал о вас тысячу и одну хвалу, ей-Богу! А вот я Седрак Хавлабрян. Пусть наше знакомство будет к добру!

— А я Габо Чхубишвили! — похожий на бычка крепыш прогудел так, словно откликнулся из винного кувшина.

— Сабах хеир олсун, книаз Квачантирадзе! — смущенно окликнул Квачи стоящий в стороне могучий Джалил и сверкнул в улыбке крупными лошади­ными зубами.