— Нет времени, — сказал Моррис, посмотрев на глубиномер. — Все равно не получится.
— Но… мои артефакты! Моя история!
— Мои растения, — стенала Джейл Боливар, прижимая к себе оборванную плеть вьюнка.
— Наши головы, — напомнил Моррис. — Извините, ребята…
— Я покажу тебе голову, — начал угрожать Хитклиф. — Ты…
Аста Уиллс положила руку ему на плечо.
— Хватит уже, англичашка чопорный. Заткнись, не то мы тебя тут оставим.
Хитклиф уставился на нее, но, поскольку она была крупнее, на этом все и кончилось.
— Всем за что-нибудь схватиться, — предупредил Моррис. Из трех эвакуационных капсул «Яббы-Даббы-Ду» рубка была самой главной и большой. Моррис дернул ряд рычагов, и носовой и кормовой люки захлопнулись и задраились. Послышался взрыв, корпус лодки треснул, после следующего отломилась мачта перископа. И наконец под крик Морриса:
— Была не была! — невероятный воздушный толчок выбросил рубку из субмарины. В образовавшуюся дыру хлынул океан, а через миг «Ябба-Дабба-Ду» испустила дух; напряжение корпуса превысило допустимый предел, он лопнул, и субмарина развалилась на куски.
Обломки подлодки — вместе с половиной оставшихся на свете курдских археологических артефактов, сорока девятью невосполнимыми видами флоры Амазонки и дебютным романом с несколько избыточным количеством определений — продолжили свой путь к глубинам Гудзонского каньона. Через какое-то время оползневая эрозия, изъедающая дно каньона, вынесет их на открытое морское дно за континентальным шельфом, где они будут ждать, когда поднимется Атлантида или наступит конец света — в зависимости от того, что случится раньше.
А рубка ко дну не пошла; ее подтолкнул последний вздох «Яббы-Даббы-Ду», и она направилась к поверхности — этакая спасательная лодка размером с автобус. На автобус она походила не только размером, но и окраской — жалко только, никто не видел; металлический корпус был выкрашен буйными психоделическими цветами, а из запыленных окон глазели хиппи trompe l'oeil[294]
. На указателе маршрута было написано: ЕЩЕ ДАЛШЕ[295].«Еще Далше» поднимался к свету. Тринадцать пассажиров — перепуганные, мокрые, рассорившиеся и живые — поднимались вместе с ним. С ними еще не покончено.
Капитану Бейкеру переводить не потребовалось.
— Мы их сделали.
Пенсиас впал в задумчивость.
— Неуверен, — повторил он. —
— Капитан, — окликнул их с мостика Тагор. — С левой скулы визуальный контакт. Похоже…
—
— Мостик, повтори-ка еще раз, — потребовал капитан Бейкер. — Что ты видишь?
— Спасательный плот, — сообщил Пенсиас. — Спроси, какого цвета пассажиры.
— Капитан, — появился новый голос. — Это Саттер, впередсмотрящий. Вижу плот. Насчитываю двух человек.
— Какого
— Хватит! — предупредил его капитан. А у Саттера осведомился: — Видимость ясная?
— Да, сэр. Они подплывают ближе; если не изменим курса, пройдем прямо рядом.
— Как они выглядят?
— Голый эскимос, — ответил Саттер. — И ниггер в космическом одеяле.
Двадцать Девять Названий сидел на спасательном плоту, скрестив ноги, голый, словно облысевший тюлень. Плот подпрыгивал на волнах; Серафина смотрела на все это с немалым восторгом, поскольку Двадцать Девять Названий тоже подпрыгивал.
— Оденься! — приказал ДРУГ Бобер. Серафине удалось натянуть джинсы, но рубашка потерялась, когда они перебирались из капсулы на плот; девушка накинула на себя одеяло, словно пончо, и прижала к груди ДРУГа Бобра, чтобы стало хоть немного теплее. Похоже, от такой близости он взволновался больше обычного.
— Мне жарко, — заявил Двадцать Девять Названий.
— Сейчас сорок два градуса[298]
! — ответил ДРУГ Бобер. — И ты неприлично раскрыт!— Мне жарко. — Дул крепкий ветерок, но по голой коже Двадцати Девяти Названий даже мурашки не ползли. Серафина протянула руку; это было почти как погладить мягкий мрамор.
— Прекрати! Прекрати
На них упала тень приблизившейся «Сьерры Миттеран», отчего плот стал казаться совсем крошечным. Серафина подняла взгляд на крупнокалиберные пулеметы, установленные на планшире противолодочного корабля; страх взволновал ее, ему ответила волна гормонов прозака, благодаря которой она не утратила спокойствия и оптимизма. Двадцать Девять Названий достиг такого же состояния благодаря нескольким упражнениям на гипервентиляцию — часть практики боевых искусств. ДРУГ Бобер, считавший, что расслаблять можно только моральные устои, с такой силой постучал Серафине по грудной клетке, что остался след.
— Вообще-то