Канареечное счастье

Бросился я разыскивать животных, а господину Чучуеву поручил наши пожитки укладывать. И как было, конечно, темно, с трудом я отыскал данных зверей. Зарылись они совершенно в снежный покров — только обрубки рогов торчат на манер палисадника. Подошел я к ближайшему, зову.

— Оля! — говорю. — Оленька! Вставай, — говорю, — Олеша!

А он только храпит и глазами поводит.

— Ах ты, — говорю, — стервоза!

Досада меня разобрала. Ткнул я его сапогом в бок, вижу — встает. За ним и второй подымается. Нацепил я кое-как им уздечки, подвел к саням. И уж как нам удалось выехать — самому сейчас непонятно.

Трое суток блуждали мы в тундровой полосе. Можно сказать, даже без удовлетворения аппетита. Потому провиант растерял господин Чучуев еще на последней стоянке.

На четвертый же день, как поутихла немного буря, огляделись мы по сторонам света. И как глянул я в южный конец — сердце у меня запрыгало от радости. Ясно вижу, вроде как синькой подведено — леса виднеются на краю неба. Даже про голод забыл при таком стечении обстоятельств.

— Господин Чучуев! — кричу. — Хвойные породы обнаружились!

Обрадовался господин Чучуев, хоть и не видел еще ничего по причине близорукости глаз.

— Какие, — спрашивает, — деревья — сосны или ели?

— Еще не видно, — говорю, — в точности. Потому верст сорок к ним будет, если не больше. А только к вечеру обязательно приедем под сень дерев.

Хлестнул я оленей кнутом для ускорения санной езды.

«Лишь бы, — думаю, — приехать поскорее. А уж там, в лесу, все же и климат теплее, и ветер не так чувствителен».

И господин Чучуев приободрился.

— В лесу, — говорит, — непременно добуду огонь. Есть такой способ у древнего человечества. Очень даже простой будет этот способ. Взять только два куска дерева и тереть их друг о дружку, пока не загорятся.

— Да неужто, — спрашиваю, — есть такой способ?

— Есть, — говорит господин Чучуев. — Во всех ученых книгах про это написано.

Изумился я подобным словам. «Очень, — думаю, — далеко наука шагнула».

А господин Чучуев внезапно ко мне обратился.

— Как же, — говорит, — я про главное позабыл? Ведь теперь сварим мы суп превосходный.

Заныло у меня под ложечкой при этом напоминании.

— Эх, — говорю, — господин Чучуев! К чему дразнить червяка? И потом из чего, например, варить?

Нахмурился господин Чучуев.

— Я, — говорит, — не шутки шучу, а на основании ученых посылок. Кабы вы читали про иностранных путешественников, и вам бы многое стало ясно.

За сими словами достал он из-под брезента старые свои ботинки:

— Вот из чего мы суп приготовим.

Скажу с откровенностью, струхнул я при этом и даже отодвинулся на край саней. И горечь у меня на душе появилась.

«Рехнулся, — думаю, — человек и потерял рассудок мысли. И что теперь делать? Вокруг снега неоглядные и никакой со стороны людей помощи».

Однако как стал господин Чучуев из науки выкладывать, разочаровался я в грустном своем решении. Вижу, действительно научный разговор.

— Вспомним шведского путешественника, — говорит господин Чучуев. — Ведь погибал человек в снежной долине. А что спасло? Собственная догадка. Как пришлось ему претерпеть голод, бросился он моментально на собственного оленя и съел. Потом, как не стало оленя, скушал он шкуру его и прочие препараты. А после разгрыз кожаные ботинки… И еще был один англичанин, который мышами в тундре питался…

И стал господин Чучуев приводить научные примеры. Задумался я, слушая беседу. «Какие, — думаю, — испытания на пути человеческой жизни! Живет себе человек преспокойно. И вдруг — хочешь не хочешь питайся мышами… Зачем же, — думаю, — такая неаккуратность в природе? По меньшей мере оригинально».

Между тем время близилось к вечеру, и вскорости лес очутился совсем перед нами. Высокий был лес — из строевой елки, и показался он мне чересчур агромадным. Прямо-таки конца-краю не видно. Господин же Чучуев стал поторапливать.

— Въезжайте, — говорит, — поскорее в лесные дебри. Нечего медлить.

Хлестнул я оленей кнутом, и со всего размаха свалились мы моментально в лесную яму. Так нас санями и накрыло сверху. И снегом, конечно, забило рот. Даже выругаться не успел по причине досады. Зато как высвободился из-под саней, стал я упрекать господина Чучуева насчет поспешности.

— Это, — говорю, — все из-за вас. И вечно вы куда-то спешите! Кабы, — говорю, — с оглядкой ехали — ничего бы подобного не случилось.

А господин Чучуев, хоть и кроткого был нрава, то же самое разобиделся.

— Нет, — говорит, — вина здесь моя отсутствует. Наоборот, из-за вашей поспешности лишены мы теперь молочных продуктов.

И на оленей показал пальцем. Раскрыл я, конечно, рот от удивления.

— То есть, — спрашиваю, — при чем здесь моя поспешность?

Язвительно господин Чучуев усмехнулся на это.

— А зачем вы рога спилили? Кабы, — говорит, — вы не поспешили рога спилить, можно было бы подоить оленя.

— Да при чем здесь рога? — спрашиваю.

— А при том, — говорит господин Чучуев, — что в темноте и не отличишь, которая из оленей есть самка. Только по рогам и можно было определить.