Канареечное счастье

— А чай вам кто приносил? За эту самую и заплатите.

И еще подмигнул при этом глазами. Возмутился я совершенно.

— За что, — говорю, — платить, когда я ее вовсе не знаю? И полминуты не были вместе.

— Уж это все равно, — говорит. — Мы ее специально для гостей держим. А что вы ей не принадлежали, так это ваша вина.

Плюнул я, понятно, и заплатил. «Экий, — думаю, — живодер, чтоб ему было пусто». И разумеется, наскоро собрал свои вещички. «Нет, — думаю, — надо отсюда скорей уходить». И как вышел я на улицу, поспешил моментально к вокзалу. «Только бы не опоздать, — думаю. — А уж там прощай, Сибирь, на вечные времена жизни. И во сне не захочу ее лицезреть».

Подошел я к вокзалу в самый момент, вижу: толпится публика на площадке. И начальник станции то же самое по дорожке гуляет. Красная фуражка у него на голове и вообще господин приличный.

— Скажите, — спрашиваю, — не опоздал я на поезд, идущий прямолинейно в Москву?

Козырнул он мне.

— Нет, — говорит, — не опоздали.

— В таком случае простите за беспокойство вашей служебной прогулки… Долго ли мне еще ожидать?

— Нет, — говорит, — недолго. Может быть, послезавтра поедете, самое большее — через неделю.

Как сказал это он мне, так я на землю и опустился. Сел, разумеется, на панель и вещички отбросил в сторону.

— Лучше б, — говорю, — и не возвращаться из ссылки.

И видно, Бог надоумил меня выразиться подобным манером. Потому наклонился ко мне начальник станции и опять-таки под козырек взял.

— Вы же, — спрашивает, — кто такой будете?

— Конечно же, — говорю, — арештант. Сколько лет, — говорю, — понапрасну стравил в изгнании от культурных центров… Мерз в снегах, страдал вследствие голода.

Выслушал он меня обходительно и головой покачал.

— Да, — говорит, — занятно. И чем бы таким помочь? А впрочем, могу вас товарным отправить. И как раз сегодня пойдет этот поезд. Только, — говорит, — не взыщите, со скотами прийдется ехать. С коровами и прочим живым товаром.

Обрадовался я чрезвычайно.

— Господин, — говорю, — начальник! Примите уверение в совершенном к вам уважении. С удовольствием поеду. Мне, — говорю, — совсем безразлично, какие есть пассажиры. Маменьку желательно обнять скорей и выразить ей свои чувства.

И устроился я, конечно, в товарном составе данных вагонов. Зажег фонарик для освещения темноты и стал ожидать. Выехали мы действительно к полуночи и вскорости очутились в поле. Забрался я в уголок, примостился на сене и задумался. «Почему это, — думаю, — у коров глаза светятся?» И как один я находился в вагоне, то вслух стал рассуждать:

— Каким, дескать, образом происходит явление?

И только я произнес несколько выражений, вдруг из другого угла отзывается голос:

— Вы бы лучше спросили, почему мы вообще здесь находимся.

Вскочил я моментально на ноги.

— Кто это? — спрашиваю.

Тут подошел ко мне старичок, совсем, можно сказать, плешивый, однако с осанкой и видно по пиджаку — образованный. Остановился он передо мной и руки в бока поставил.

— Отчего же, — говорит, — не отвечаете на заданный вам вопрос? Когда я дождусь наконец ответа? Или хотите еще подумать?

Однако как молчал я, оторопевши, стал он надо мной насмехаться:

— Ничего вы не знаете. Полная у вас неуспешность.

Смутился я совершенно.

— Уж вы меня, — говорю, — простите.

Замечаю, нахмурился старичок и брови насупил.

— Все вы, — говорит, — так… Простите и прочее. А кто виноват? Я вас спрашиваю. Кто виноват? Или, может, по-вашему, я виноват?

И глазами в меня уставился.

— Нет, — говорю. — Я вас ни в чем не виню.

Подскочил он ко мне и руками потряс.

— Молодой, — говорит, — вы еще, чтоб меня обвинять. Молоко у вас не засохло. А только, чтоб знали, был я директором. В благородном институте для разных девиц. Посвятил себя им и отдавался с любовью. Матерей вам готовил… И теперь вот с коровами еду. Вследствие чего? По какой причине?

И вдруг как закричит:

— Отвечайте на заданные вопросы!

Смутился я еще больше.

— Извините, — говорю. — Не могу на это ответить. Должно быть, — говорю, — и вам разрешили местопребывание в скотском вагоне.

Тут как вскипятился он и даже ногами затопал.

— Это, — кричит, — революция допустила! Потому как есть я статский советник, то ордена у меня повсеместно и, кроме того, на шее. А только, — говорит, — ничего вы все равно не поймете. Садитесь моментально на место.

Присел я на краешек яслей. «Экий, — думаю, — сердитый субъект!»

Тут вдруг подъехали мы к какой-то станции. Уже светало, и петухи оглашали воздух. Замолчал старичок. Стало и меня клонить к сновидениям. И только было закрыл я глаза — промычала корова. Кроме того, слышу, стучатся снаружи.

— Товарищи! — кричат. — Отоприте!

Подошел я было к двери, но старичок стал на дороге:

— Не пускайте никого. И так дышать нечем.

— Не могу, — говорю, — не пустить. Потому как есть это звериный вагон, то каждый имеет полное право.

И как открыл я, понятно, дверь, появились моментально солдаты. Сами вошли и пулемет за собой втащили. Затих мой старичок совершенно, даже в угол забился. А солдатики оказались очень спокойные пассажиры.