Канарейка для Ястреба. Реальная Жизнь.

Меня вырубило после очередной электрошоковой терапии. На этот раз немного переборщили с током. Идиоты. Дали возможность отдохнуть.

Слышу тяжелые шаги в коридоре. Кто-то останавливается по ту сторону двери, звенит ключами. Сглатываю. Вожу последний раз плечами и, опустив голову, замираю.

— Стока рубим, а этот говнюк молчит. Не гнется, не скулит, сучонок. Волком смотрит. Взгляд у него дикий.

— Да, ладно тебе, Балд, взгляд… кукушечка поехала от пыток, может. Хрен его знает, может, болевой порог низкий, или напрочь отсутствует…

— Я тебе дело говорю, Порш. Надо решать его. Че-то с ним не то. Не может человек ни разу не закричать, когда его на части рвут. Я ему тупым ножом по бокам прошелся и ничего! Рот в крови, живого места нет, а этот ублюдок улыбается, будто сейчас кончает от удовольствия.

— Ломать нужно. Если подписи не выбьем, нас с тобой на части порубят, будем висеть на прутьях вместо щенка этого бешенного.

Ключ вставляют в замок и проворачивают пару раз. Слышу характерный щелчок. Но дверь не открывается.

Мои тюремщики продолжают трындеть, а я слушаю. Не подозревают, что я в адеквате. Еще один промах с их стороны.

Тупые уроды. Жду, когда накосячат основательно и в моих руках окажется хлипкая возможность вогнать один из ножей, что красуются на пыточном столе, в самую глотку, или в глаз.

— Хорош нагнетать, Балд. В верхах прокололись, а с нас спрос?! Не простой там мажор. Пацан крепкий. Подготовленный.

— Сломать можно любого. Слабое место нарыть и рубить со всего маху.

— Так все его слабые места на кладбище! Чтобы прогнуть сученка, нужны рычаги давления. Придержали бы кого из семьи… Таких только на слабо берут. Там мамку, или сеструху на глазах поиметь во все щели и по кругу пустить, сразу сдулся бы. А так…. Нам теперь — мучайся с уродом.

Последняя приглушенная фраза заставляет вздрогнуть. Ярость поднимается и опутывает сознание. Я зубами рвать буду. Умирать мои враги будут долго. Действительно схожу с ума, меняюсь, и новый я способен получать наслаждение лишь от агонии и боли.

Вырвусь!

Дверь открывается. Свет причиняет режущую боль воспаленным зрачкам, проникая из-под опухших век. Кажется, у меня воспаление.

Две крупные фигуры воспринимаются черным пятном.

— Ну чего, сученок, подъем! Просыпайся! Пора веселиться! — визжит лысый урод с аналогичным прозвищем Балд, и проходит в камеру. — Ты обдумал, наконец, предложение? Подпиши все документы, хорош ломаться, мы и так тебя всего переломали, — визгливый смех режет слух и перед глазами возникают сцены кровавой расправы.

Если не сдохну в ближайшее время, все, кто замешан в этом, будут подыхать оооочень медленно.

— Давай Ривз, прекрати сопротивляться. Ты не жилец, понял уже, подпиши и избавь себя от мучений.

Молчу. Не собираюсь ничего подписывать. Росчерк на документах равносилен смерти. Поборюсь пока. На тот свет всегда успею.

Слышу смех второго амбала. Порш. Средний рост, черноволос. Имеет тату в виде игральных костей на правой ладони. Я ловлю каждую крупицу информации, запоминаю то, что вижу и слышу. Эти придурки называют друг друга по кличкам. Уже выцепил несколько. Меня считают трупом и особо не шифруются.

Где-то так оно и есть, конечно, прежний я мертв, а вот тот, кто в подвале вздернут на цепи, мало похож на человека…

Глава 20

Смотрю, как мужики подходят к железному столу со всевозможной пыточной атрибутикой.

— По-моему, мы оттуда все перепробовали, — хриплю и говорю едва слышно, но мои тюремщики слышат, — у вас скоро фантазия закончится. Придется проходить по новой уже отработанный материал.

— Шутишь, хорохоришься, тварь, — отвечает Балд, приглядывается к железным прутьям, взвешивает их на руке, откладывает. Понимаю, что он проворачивает. Давит на психику. Провоцирует панику.

Улыбаюсь. Выбешиваю его своим оскалом. Просто не могу отказать себе в удовольствии.

Он замечает мою мимику, звереет, отбрасывает прутья, берется за тесак и подходит в плотную.

— А знаешь, что, Ривз? Хорошо, что ты упираешься!

Мужик замахивается, а я гашу сознание, вызываю воспоминания:

Нежный голос, наполненный предвкушением:

— Тай, когда ты приедешь? Я скучаю, очень…

— Канареечка моя, не могу пока. Завал.

— Понятно…

Слышу тихое в трубке и меня накрывает.

— Адель, я вырвусь!

— Я буду ждать… — мягкость в ответ.

Резкая боль. В глазах темнеет и меня поливают из ведра затхлой водой. На вкус — помои. Отплевываюсь.

— Подписывай! Достал уже!

Боль. Дикие вспышки огненных пульсаций по всему телу. Терплю. Сжимаю челюсть и понимаю, что язык распух.

Направляю сознание в прошлое.

Красивая девочка обнимает меня за шею, ластится, кладет голову на плечо.