Канатная плясунья

Можно было без ошибки сказать, что портрет был нарисован с человека, сидевшего на кровати. Тот же огромный лоб, те же глубоко спрятанные глаза, такие же выдающиеся скулы, такой же костлявый подбородок.

Он попробовал встать на ноги, но это не удалось, ноги были слишком слабы и отказывались служить. Он тяжело дышал, и ему, казалось, не хватало воздуха. Доротея, увидев две доски, прибитые на стене, показала на них пальцем Вебстеру и Дарио и знаком велела их оторвать. Это было нетрудно, так как они держались на паре неглубоко вбитых гвоздей. Под досками оказалось небольшое круглое окно высотой и шириной не больше 30–35 сантиметров.

Свежий воздух ворвался в комнату. Проснувшийся повернулся лицом к окну и жадно открытым ртом стал дышать всей грудью.

Доротея, отвернувшись в сторону, умышленно не смотря на то, что составляло центр внимания всей компании, сосредоточенно о чем-то думала. Ее голубые глаза потемнели и стали синими. Они не видели ничего перед собой, но казалось, проникая в глубь вещей, видели то, что недоступно для обыкновенного взгляда.

Приняв какое-то решение, она сказала: — Попробуем, — и подошла к кровати, сев рядом с ним, взяла его за холодные и влажные руки. — Мы пришли сюда по вашему зову… мы те, кого золотая медаль…

Слова нелегко подбирались. Они ей казались нелепыми и наивными. Она подумала и начала по-иному:

— В наших семьях из рук в руки переходила от поколения к поколению золотая медаль. Два века в семьях ваших потомков зрела ваша воля…

Нет, и так не годится. Получается чересчур пышно и торжественно.

Тем временем его рука согревалась от ее прикосновения. До его слуха уже достигали слова, и он сознавал, что они обращены к нему. Не лучше ли обратиться с самыми простыми словами? Да, именно так надо сейчас с ним говорить.

— Вы не голодны?.. Хотите кушать?.. Пить?.. Отвечайте… Что бы вы предпочли? Мы с моими друзьями постараемся…

Никакого эффекта! Старик с тупым и неподвижным выражением лица, открыв рот, смотрел по-прежнему бессмысленно.

Не спуская с него глаз, Доротея обратилась к нотариусу:

— Господин Деларю, не думаете ли вы, что мы должны предъявить ему второй конверт с припиской. Может быть, его сознание пробудилось бы при виде бумаги, которую он сам писал и которую, по точному смыслу его письма, ему надо отдать.

Деларю был того же мнения. Взяв от нотариуса конверт, Доротея показала его старику, говоря:

— Вот то, что вы написали по поводу спрятанных драгоценностей. Никто не читал вашего письма. Вот оно…

Она протянула конверт старику. Его рука произвела легкое встречное движение. Доротея поднесла конверт совсем близко, и пальцы старика раскрылись, чтобы взять его.

— Это вы хорошо понимаете, да? Вы распечатаете конверт. В нем указаны места хранения бриллиантов. Это имеет для вас громадное значение. Кроме вас никто не будет знать… Богатства…

Вдруг она резко оборвала свои слова. Либо ей в голову внезапно пришла какая-то мысль, либо она неожиданно заметила что-то исключительно важное, ускользавшее раньше от внимания.

Вебстер сказал:

— Конечно, он уже понимает. А когда увидит свой собственный почерк, все прошедшее моментально оживится в его памяти. Мы должны отдать ему конверт.

Джордж Эррингтон поддержал Вебстера.

Но Доротея не спешила исполнить их совет. Она пристально смотрела на старика. Потом попросила у Дарио электрический фонарик и, освещая им лицо старика, пододвинулась ближе, откинулась дальше, внимательно разглядела со всех сторон его изуродованную руку и вдруг разразилась необычайным, почти бешеным взрывом хохота.

Она смеялась дико, безудержно, прижав руки к груди и едва не падая на пол от хохота. Прическа рассыпалась, и пряди волос спустились на милое раскрасневшееся личико. Ее легкий, молодой, очаровательный смех был полон такой заразительной веселостью, что молодые люди не удержались и тоже стали хохотать.

Наоборот, нотариус Деларю считал такое шумное проявление жизнерадостности неуместным при столь мрачных обстоятельствах.

— Ш-ш-ш-ш… Нельзя так… Мы являемся свидетелями необыкновенного случая.

Его строгий вид еще больше рассмешил Доротею.

— О, да… необыкновенный случай, — она задыхалась от смеха, — совершенно необыкновенный… Чудо!.. Ой, как забавно… Не могу удержаться… Слишком долго сдерживалась!.. Мне нельзя быть долго серьезной… Вот так история.

— Я не вижу, что вы находите здесь забавного, — еще строже сказал нотариус. — Маркиз…

Восторг Доротеи был беспределен. Она подхватила это слово:

— Маркиз? О, да, маркиз! Маркиз Богреваль! Друг Фонтенеля… Маркиз Богреваль — воскресший Лазарь… Но разве же вы ничего не видите?

— Я видел замутившееся зеркало… восстановленное дыхание…

— Так, так. Ну, а еще?

— Что еще?

— Во рту. Посмотрите ему в рот.

— Во рту зубы.

— Да, но какие?

— Плохие зубы, испорченные, старческие…

— А вы видите вставной зуб?

— Вставной зуб?

— Да. Вставной зуб и, главное, золотой.

— Пусть. Что же из этого следует?