Канатная плясунья

— Письмо на этом обрывается, — отвечал граф. — Оно датировано 15-м января 1916 года, но было послано только 30-го. По разным причинам оно меня сразу не застало, и я получил его лишь через две недели. Впоследствии я узнал, что у Жана д’Аргонь в тот же вечер, 15-го января, был сильный приступ лихорадки, явившийся результатом засорения раны.

Это и было причиной смерти Жака д’Аргонь… или по крайней мере…

— Или по крайней мере?.. — встревожилась Доротея

— Или по крайней мере такова официальная причина смерти.

— Что вы говорите?! Что вы говорите?! — вскричала Доротея. — Отец умер не от раны?

— Это не наверное.

— Но тогда от чего же он умер? Что вы предполагаете? Что подозреваете?

Глава 5. Убийство князя д’Аргонь

Граф молчал.

Доротея в мучительной тревоге прошептала:

— Так неужели же… неужели отца… убили?

— Все заставляет так думать… — Как?

— Отравление.

Удар был нанесен. Девушка плакала. Граф склонился над ней и сказал:

— Прочитайте… По всей вероятности, между двумя приступами лихорадки и бреда ваш отец успел нацарапать вот эти строки. Когда он умер, администрация госпиталя, найдя письмо и готовый конверт с моим адресом, не читая, переслала мне. Посмотрите… почерк больного… карандаш не держится твердо в руках…

Доротея вытерла слезы. Она хотела узнать и сама судить обо всем. Вполголоса она начала читать:

«Какой сон… А может быть, это и не сон? В кошмаре или наяву я видел все это? Другие раненые на кроватях. Мои соседи… Никто не просыпается… Легкий шум… Кто-то идет… Нет, идут двое… Тихо разговаривают в саду… Слышно через окно… Оно приоткрыто… Должно быть, потому, что в палате душно… Вот его снаружи кто-то толкнул… Для этого одному надо взобраться на плечи другого… Чего он хочет? Он пробует просунуть руку… Но отверстие узко… Около окна стоит мой ночной столик и мешает… Тогда он засучивает рукава… Голая рука пролезла… она что-то шарит на столике в моей стороне… ищет ящик… Я понимаю…

Там медаль… Я хочу закричать, но горло сдавлено… И еще одна вещь приводит меня в ужас… На столике стакан с моим лекарством… Рука влила в стакан несколько капель из флакона… Яд… Но я не буду больше принимать лекарства… ни за что… И я пишу сейчас, чтобы напомнить себе об этом… Ни за что… не принимать лекарства… Рука выдвинула ящик… И когда она брала медаль, я видел на ней повыше локтя… три слова…»

Доротея еще ниже склонилась над листками, так как почерк был совсем неразборчивым:

«Три слова выжжено татуировкой, как у моряков… Три слова… боже мой… Те же три слова, что и на медали… „In robore fortuna“.»

Все. По недописанной странице карандаш скользнул еще несколько раз, но уже нельзя было разобрать ни одной буквы.

Доротея долго сидела с закрытыми глазами, в слезах, поникнув головой. Тяжело было перенести смерть отца, но еще тяжелее узнать, что он умер не своей смертью.

Граф прервал молчание:

— Лихорадка вернулась, в новом приступе он машинально выпил лекарство. Вот более или менее вероятная гипотеза. Я уведомил Эстрейхера и отца Рауля, и мы все вместе отправились в Шартр. К сожалению, врач и фельдшер той палаты сменились, и единственно, что нам оставалось, — обратиться к официальным документам, которые объясняли смерть д’Аргоня заражением крови. Надо ли было искать дальше? Единственное доказательство — это письмо, но ведь могли сказать, что оно написано в бреду.

Доротея не шевельнулась. Граф стал оправдываться:

— Уверяю вас, что мы ничего не могли предпринять. Если бы мы занялись расследованием, то мы должны были бы иметь в виду один важный факт: кроме нас четверых, или, вернее, троих, потому что Аргоня — увы! — не было в живых, есть кто-то еще, тоже работающий над задачей, которую стремимся мы разрешить, и этот посторонний имел перед нами преимущества. У нас обнаружился враг, видимо, способный для достижения цели прибегнуть к самым низким средствам.

Такие соображения не позволили нам также отыскать вас, несмотря на самое горячее наше желание. Два письма, посланные на ваше имя в Бал-ле-Дюк, остались без ответа… Время шло. Жорж Давернуа был убит под Верденом, Эстрейхера ранили в бою у Артуа, а я сам был послан с миссией в Салоники, откуда вернулся уже после заключения мира. Как только возникла возможность, мы решили приступить к работам в замке. Вчера мы справляли тут новоселье, а сегодня судьбе было угодно привести к нам вас.

Вы, конечно, понимаете теперь, в каком чрезвычайном изумлении мы находились, когда вы сообщили о раскопках, производимых кем-то без нашего ведома, и о том, что выбор места для этих раскопок объяснялся словом «Fortuna», которое как раз имелось и на медали у вашего отца, и на руке, которая эту медаль похитила. Наше доверие к вашей проницательности было так громадно, что графиня Шаньи и Рауль Давернуа предложили даже посвятить вас во все дела. И я с удовольствием теперь признаю, что графиня проявила исключительную чуткость, так как оказалось, что это доверие должно было быть оказано Иоланте д’Аргонь, которую нам уже рекомендовал ее отец.