Канатная плясунья

Бедняга Кентэн, услышав разговор об овраге и тайнике, дрожа от страху, забился в подушки. Доротея сошла с ума! Зачем она выдает того человека, который рылся в яме? Навести на его след — значит навести и на свой след, расставить ловушку самим себе. Как глупо!

А между тем Доротея среди общего волнения оставалась совершенно спокойной.

— Ваши наблюдения нас очень взволновали, — заговорила графиня. — Они показывают, до какой степени вы проницательны, и я прямо не знаю, как вас благодарить за то, что вы нам сообщили.

— Вы, графиня, так тепло нас привяли, что я сочла своим долгом оказать вам эту услугу.

— Громадную услугу, — подхватила графиня. — И я вас попрошу докончить то, что вы начали.

— То есть? Что я должна сделать?

— Рассказать нам все, что вы знаете.

— Я ничего больше не знаю.

— Но вы можете знать больше.

— Каким образом? Графиня улыбнулась.

— Благодаря вашим талантам ясновидения, о которых вы говорили.

Доротея поклонилась.

— Я согласна… Но ведь это только опыты, и они не всегда удаются.

— Попробуем.

— Хорошо, попробуем. Я заранее прошу у вас снисхождения, если мы не добьемся успеха.

Она взяла у Кентэна из кармана платок и завязала им себе глаза.

— Чтобы стать ясновидящей, надо сделаться слепой… Чем меньше я смотрю, тем больше вижу.

И совсем другим, серьезным тоном прибавила:

— Задавайте мне вопросы, графиня. Постараюсь ответить…

Она облокотилась на стол и руками сжила виски. Графиня спросила:

— Кто рыл? Кто производил раскопки?

Доротея молчала. Создавалось впечатление, что она сосредоточивалась в самой себе. Через две-три минуты она заговорила. Голос ее звучал немного приглушенно, но без всякой фальши, обычной у цирковых магов в сомнамбул:

— На площади я ничего не вижу. Туман многих дней застилает картину. Зато в овраге…

— В овраге? — переспросила графиня.

— В овраге… Там поднята каменная плита, в углублении под ней стоит человек и работает лопатой.

— Какой человек? Его приметы?

— Он одет в длинную блузу…

— А лицо?

— Лицо закрыто. Вся голова укутана в шарф. Кончив работать, он опустил плиту и унес лопату.

— Только лопату? Больше ничего?

— Нет. Он ничего не нашел.

— Куда он пошел?

— Он поднялся вверх… Подошел к воротам замка над обрывом.

— Так они же закрыты!

— У него есть ключ… Вошел… Раннее утро… Все еще спят… Он идет к оранжерее… Тут есть маленькая комната…

— Да, там садовник складывает свои инструменты.

— Он ставит лопату в угол, снимает блузу и вешает ее на гвоздь в стене.

— Но это не может быть садовник, — вскричала графиня. — Лицо? Вы видите лицо.

— Нет… нет… Оно остается закутанным…

— Во что он одет теперь?

— Во что он одет?.. Я не могу рассмотреть… Он уходит… исчез.

Доротея смолкла. Как будто все ее внимание было напряжено и приковано к кому-то, чей силуэт расплывался в тумане, как привидение.

— Я его не вижу больше, — сказала она. — Ах, нет… Есть… Главный вход в замок… Тихо отворяется дверь… Потом… Потом лестница… длинный коридор, едва освещенный маленькими окнами… Но я могу различить в темноте картины на стене… скачущих лошадей… охотников в красных костюмах… Да, и человек… он пригнулся около двери… ищет замок… вошел…

— Кто-нибудь из слуг, — глухо промолвила графиня. — Это, вероятно, во втором этаже, там действительно висят картины… Что за комната, в которую он вошел?

— Очень темно. Занавеси спущены… Он зажег карманный фонарик и осматривается вокруг… Вот камин, на нем календарь… И большие часы ампир с золотыми колонками…

— В моем будуаре, — прошептала графиня.

— На часах без четверти шесть… Мебель красного дерева… Несгораемый шкаф… Он открывает этот шкаф.

Доротею слушали не прерывая, напряженно и взволнованно. Как не поверить в волшебство, если эта девушка, никогда не бывавшая в замке, ни разу не переступавшая через порог будуара, совершенно правильно говорила о том, что там находилось.

Графиня растерянно проговорила:

— Шкаф был заперт… Я его сама заперла… Я даже помню, как звякнул замок.

— Заперт, да. Но ключ остался в замке.

— Что ж из этого? Я передвинула буквы у замка.

— И все-таки ключ повертывается.

— Невозможно!

— Ключ повернулся. Я вижу три буквы.

— Три буквы! Вы их видите?

— Очень ясно. Первая — Р, вторая — О и третья — Б, то есть первые три буквы слова «Роборэй»… Шкаф открыт, там есть ящичек… Человек засунул в него руку… и вынул…

— Что? Что? Что он взял?

— Пару серег.

— Сапфировые? Два сапфира?

— Да, графиня, два сапфира.

Графиня порывисто вскочила и бросилась наверх к себе в будуар, ее муж и Рауль Давернуа побежали за ней. Доротея слышала, как граф сказал на ходу:

— Если это правда, Давернуа, так это очень странно.

— Действительно, странно, — повторил Эстрейхер, который тоже бросился за ними, но добежал только до двери, закрыл ее и вернулся с очевидным намерением поговорить с Доротеей.

* * *

Доротея развязала платок и щурила глаза от света. «Бородач» пристально посмотрел на нее. Она ответила прямым и смелым взглядом. После некоторого колебания Эстрейхер повернул обратно к выходу. Но снова раздумал и, остановившись, насмешливо улыбнулся.

Доротея тоже улыбнулась.

— Вы смеетесь? — спросил он.