Канатные плясуны

Дима понял, что он лежит внутри здоровенной коробки, в какие пакуют холодильники, а рот ему зажимает подросток. В темноте театральной площади, за картонной стенкой, отделявшей его от действительности, слышался нервный разговор, потом разговор смолк.

— Эй! — Дима почувствовал, как его за ноги выволокли из коробки, где он прятался, и снова потерял сознание.

* * *

— Человек помирает, человек помирает! — заголосил «Робин Гуд» и принялся колотить кулаками по железной двери. После некоторого раздумья сокамерник в дорогом спортивном костюме решил проснуться и присоединился к «Робин Гуду».

Ренат тем временем сидел на корточках рядом с Семеном, подложив ладонь тому под затылок.

То ли удары кулаком о дверь сокамерника в «адидасе» оказались громче, то ли вдвоем им удалось произвести больше шума, но вскорости в коридоре послышался окрик:

— Отойти от двери! Все к стене, чтоб видел!

Дверь приоткрылась, в образовавшейся щели появилась рука, которая подергала, проверяя, решетку, которая, помимо двери, преграждала выход из камеры.

Привычным движением Адидас подошел к стене камеры, поднял вверх руки, развернув кисти наружу так, чтобы было видно — в них он ничего не сжимает. После некоторого замешательства остальные сокамерники последовали его примеру, только Семен остался лежать на полу.

— А этот?! — крикнули через решетку. И с издевкой уточнили, — Особое «Приглашение» нужно?

— Умер человек, — сообщил Адидас. — Уже — «пригласили»…

— Эта… Того… — в коридоре возникло замешательство, но потом грозный окрик приказал всем оставаться с поднятыми руками — лицом к стене. После окрика замешательство продолжилось.

— Передай куму, — произнес Адидас каким-то особым тоном, — пусть к лепилам мужика оттащит. Может, еще не совсем человек деревянный пиджак примерил.

— Еще не встретился со своей собакой, — неожиданно робко поправил «Робин Гуд».

— Какой еще собакой? — не понял Ренат. — При чем здесь собака? — недоуменно переспросил он.

— Так принято говорить. Не — сыграл в ящик или — дал дуба. А — культурно. Кто при встрече обрадуется тебе больше всех, а, бля? Даже на том свете? Только собака. А подыхать стоит только затем, чтобы тебя кто-то ждал. Это я в книжке прочитал, — скромно признался он. — Твою субстанцию — первой и искренне обнюхает твоя собака… Та самая, о которой ты, может, еще и не подозреваешь. Что она у тебя есть.

— Вроде комиссара в грязной буденовке? — уточнил Адидас. — Который молча наклоняется, когда копыта отклячишь?

— Во-во… Лирика, блин…

— Разговоры прекратить! — гаркнули из-за решетки, и послышался звук отпираемого замка. — Руки на стену.

— Выверни, выверни кисти и растопырь пальцы, — зло прошептал Адидас, обращаясь к Ренату, — так, чтобы они видели — в руках ничего не прячешь, — и он неуловимым коротко мотнул головой, обращая внимание на свои ладони, прижатые тыльной стороной к стене. — А то нонешние комиссары страсть как осторожные и подозрительные. Вдруг, матрена едрена, у тебя незарегистрированный патрон в кулаке зажат, а то и два грамма кокаина…

И он весело хихикнул.

* * *

Джессика тихонько открыла дверь, напоследок оглянувшись — не заметил ли кто? В это время с воем подъехала машина «Скорой помощи».

— Помоги, братишка, пардон, сестренка, — попросил водитель, открывающий заднюю дверь. — Похоже, у нас сегодня в морге еще на два места претенденты есть. — Хватай за носилки спереди, а то фельдшера радикулит скрутил.

— На ДВА места? — машинально переспросила Джессика, увидев, что на носилках лежит всего один человек. Да и откуда там второму взяться? — Почему — на два?

— Сейчас подвезут и второго, — пояснил, ухмыльнувшись, шофер. — У того — пулевое ранение. А наш — он выдвинул носилки, — сердечник. Свеженький, прямо из тюрьмы, как из бани. На него даже дела завести не успели, вот к нам и сплавили. И никакой крови, а где же розы? — туманно добавил, словно рекламировал жевательную резинку, отбивающую неприятный запах изо рта. — Или другие цветы в обрамлении еловых лапок?

— А другой? Тот, что раненый? Бандитская разборка? — неприятное предчувствие охватило ее, и Джессика попыталась подойти к носилкам, но тут ее оттеснили два мужика в милицейской форме, так что и лица человека с сердечным приступом она не смогла рассмотреть.

Тут как раз во двор въехала вторая машина.

— Займись этим! — прикрикнула на нее старшая медсестра, выбежавшая во двор и подхватившая носилки с сердечником.

Джессику уже было не остановить. Она лихо оттолкнула еще одного мента, сопровождавшего раненого, и с воплем:

— Не мешайте работать!

Увидела Диму.

Лицо у него было, как у мертвого.

* * *

— Эй! — старшая медсестра посмотрела на Джессику. — Да ты же ничего не умеешь!

— Я… я буду стараться, — пообещала она.

— Отнеси, — старшая кинула ей в руки узел, в котором было белье, заскорузлое от крови.

— Куда отнести?

— На помойку, дура!

* * *

Рассвет. Каждый человек хоть однажды, да видел рассвет. Во всяком случае тот, кто рано встает, соответственно — лучше одевается. И с тапками у него полный порядок.

Рассвет. Хотя бы один рассвет каждый человек помнит всю оставшуюся жизнь.