Канатные плясуны

"Интересно, все-таки, что значат его наколки, - подумал он. - Надо будет спросить у знающих людей. - и посмотрел на гостя, по-прежнему замотанного в махровую простыню.

Даже плеч не было видно.

Тут саксофонист заметил легонькую странность. Саксофонист вообще был наблюдательным человеком, и от его внимания не ускользнуло, что края полотенца были испачканы чем-то синим.

"Как будто в чернилах, - подумал саксофонист. - А где он взял чернила-то эти?" И, видно, как следствие ночи, а, может, выпитой перцовки, почудился саксофонисту кошмарик - это пот у клиента сине-черного цвета.

Никак - инопланетянин?

- Фрукты подавать? - спросил саксофонист.

Вместо ответа клиент вопросительно посмотрел на девицу.

- Я съела бы персик, - жеманно сообщила она.

- Алмазная донна, есть только виноград, - в тон ей ответил клиент. Тоже многообещающий фрукт.

- Еще арбуз в холодильнике, - поправил его саксофонист.

- Вот именно, - клиент сделал широкий жест, - арбуза нам, арбуза!

От резкого движения махровая простыня свалилась с его плеч.

- Так я мигом принесу, - вызвался саксофонист, и тут вдруг глаза его округлились и стали совершенно безумными, когда он посмотрел на тело клиента.

Кожа его была девственно чиста.

"Все татуировки исчезли!" - отчаянно осознал саксофонист.

- Догадался. - хихикнула девица, - Смышленый оказался, как финдиректор, - непонятно, почему финдиректор, но дальнейшие действия девицы саксофонист воспринимал уже как в страшном сне.

Она схватила со стула один из револьверов клиента, огромный, похожий на бутафорский, и приставила ствол к виску саксофониста.

- Нет, нет, - простонал тот.

* * *

04 часа 30 минут. Учкан вошел в свое логово на окраине Нововладимира. Иначе как логовом это помещение трудно было назвать. Голые стены, да несколько матрасов на полу. Учкан и относился к этой квартире, как волк к чужой норе: поспать и сматывать. Больше полутора часов подряд он, как знали все его приближенные, не спал. Таких "ночевок" в городе у него было с десяток, и в течение суток он сам выбирал, где заляжет в очередной раз.

Кентари, друзья, кореша и, в то же время телохранители, готовые разорвать на куски любого, кто приблизится к Учкану на опасно близкое расстояние, остались в машине. Там они и станут ждать его час - полтора, пока он отдохнет.

Учкан достал из железной коробочки шприц и жгут. Придерживая один конец жгута зубами, перетянул им руку повыше локтя.

Наркотик вошел в кровь, принося недостижимое иным способом спокойствие.

Иначе Учкан не мог уснуть.

Неподалеку от машины, где сидели телохранители, молодой человек выгуливал облезлую собачку.

- Охота пуще неволи, - заметил один из телохранителей.

- Куда денешься, если кабысдох какать хочет? - вступился за животное второй телохранитель.

Тем временем молодой человек подошел вплотную к автомобилю, отбросил поводок, освободившейся рукой достал пистолет с глушителем и сделал три выстрела. Первыми двумя он застрелил обоих охранников, а третья пуля вонзилась в землю перед самым носом псенка.

Псенок отпрянул от маленькой воронки, оставленной пулей, и зарычал.

- Не жри дерьмо, говорили тебе, - пояснил свой третий выстрел молодой человек и снял с шеи псенка брючный ремень, служивший одновременно и поводком, и ошейником. - Заразу еще подцепишь. Ну, беги... - и почесал собаку за ухом.

Охранник, сидевший за рулем, получил пулю в шею и умер практически мгновенно, залив кровью весь салон. А второй сидел как восковой манекен. Он как раз повернул голову, когда подошел парень, выгуливавший собачку, и потому свинцовый конус в медной оболочке вошел ему в переносицу, а вышел на затылке, пройдя сквозь "мозг рептилии" или "центр агрессивности", как его называют в быту.

Тем временем чем-то неуловимо похожий на убивавшего их, такой же молодой, опрятно и дорого одетый мужчина, осторожно вошел в берлогу Учкана.

Пшить... Пшить... Пшить...

Выплюнул громоздкий цилиндр, накрученный на ствол.

Учкан, как и во сне, продолжал улыбаться после смерти, вернее, улыбалась только нижняя его челюсть, так как остальное размазалось по матрацу.

* * *

04 часа 30 минут. Жора Адидас любил красивую жизнь. Он полюбил ее задолго до того, как перестали сажать за спекуляцию в особо крупных размерах.

Двадцать лет назад он начинал с джинсов. "Техасы" шили в Нововладимире, фирменные этикетки делали в Польше, а Адидас продавал штаны в Москве возле комиссионного магазина на Садовом кольце. После того, как его "замели" и дали условный срок в восемьдесят четвертом, он переключился на фотографию. Стал уличным фотографом. Работал в сквере возле Речного вокзала. Стоило Адидасу завидеть молодую маму с карапузом, как он оказывался тут как тут.

- Фотографии абсолютно бесплатные, - успокаивал он мамашу. - Это для программы Юнеско. Юнисеф, одним словом.

Отщелкав пленку, исчезал.

А через день-два отыскивал мамашу запечатленного на пленке малыша и показывал ей сделанные отпечатки.

- Не знаю, - говорил он равнодушно, - снимки замечательные, ваш мальчик (девочка) на них такие хорошенькие. Но проект прикрыли, скорее всего, придется снимки уничтожить.