Канатоходец

И здесь невольно приходится задумываться о судьбинности происходящего. Именно о судьбинности, а не о смысле. Смысл истории для нас всегда закрыт, а судьбинность мы можем хоть как-то почувствовать, ощутить сквозь дымовую завесу разноречивости, закрывающую истоки происходящего от нас — непосредственных участников текущих событий.

Я верю в многократность повторных рождений. Не просто верю, а знаю об этом из внутреннего — глубинного опыта. Оказываясь на улицах и площадях старых городов Европы, входя в готический храм или рыцарский замок, посещая развалины античного мира, я узнаю эти места. Я там уже бывал — жил. Древние европейские тексты религиозной и философской направленности я часто воспринимаю как давно знакомые. Сквозь дымку уходящего времени во снах и медитациях обретает ощутимую реальность то, что проецируется из далекого прошлого на экран сегодняшнего сознания. Мне близким может представляться и далекий сейчас от меня мусульманский мир. Но, несмотря на мой интерес к культурам Индии, Китая, Японии, — они всегда остаются мне чужими. Так же, как чужим остается для меня и русско-византийское Православие.

И все же я не могу признать идею Кармы как некоего сурового и жесткого закона, заставляющего человека изживать свое суетное прошлое. Хочется говорить о другом — о связанности личного пути с планетарной судьбой. Мы, как это мне представляется, являемся участниками некоторого космического процесса — спектакля, проходящего в веках и тысячелетиях. И, как актеры театра, легко обращающегося в балаган, мы время от времени выходим на открытую сцену этого спектакля. Но кто мы? человека не остается постоянным и в течение одной жизни. Следовательно, никак не может быть постоянным, реализующееся в разных жизнях. Постоянным остается только — удивительная способность к спонтанному построению своего текущего во взаимодействии с сиюминутным раскрытием спектакля и одновремен ощущением вневременной значимости происходящего. И эти воспоминания есть описание того, как мне пришлось выступить в роли канатоходца в кровавом балагане, будучи выброшенным на берег после кораблекрушения.

Теперь несколько слов о планетарной судьбе. В наши дни стало принятым обращаться к представлению о планетарном сознании[74]. Открылась возможность говорить о Земле как об одухотворенном живом существе. В нашем мировоззренческом лексиконе опять зазвучало слово — греческое имя животворящей богини Земли (см., например, [Lovelock, 1988]). Можно думать, что наша мысль созреет и до того, чтобы вернуться к видению Универсума как некоего образования, наделенного какой-то особой формой сознания. И тогда, наверное, не покажется странным и древнее представление о том, что человек в своей космической протяженности может странствовать не только в веках, но и в мирах Универсума.

Здесь мы ограничимся кратким обсуждением природы планетарного сознания. Оно не может нами мыслиться таким же, как сознание человека. Оно не открыто миру так, как открыто ему сознание человека. Оно не создает тексты. Оно существует как некая непроявленная потенциальность.

Планетарное сознание не командует.

Человек остается открытым всему многообразию созревших возможностей. За человеком остается свобода выбора, свобода творчества. Человек действует спонтанно, пристально вслушиваясь в то, что созревает в планетарном сознании. Именно вслушиваясь в шепот судьбы, он сам принимает решения, порождающие фильтры, которые изменяют систему ценностных представлений, задающих его

Представление о судьбинности раскрывается перед нами в полной степени, только когда мы становимся готовыми признать трансвременность, а следовательно, и трансличностность нашего бытия в Универсуме. Именно такое, трансличностное ощущение самого себя дает нам возможность почувствовать сопричастность к различным мирам и культурам.

Уверенность в трансвременности нашего существования в различных своих проявлениях существовала, наверное, во всех культурах прошлого. В христианстве идея метемпсихоза была осуждена Церковью только в середине VI века. (Здесь возникло противостояние христианскому пониманию креационизма и учению о единственности, неповторимости человеческой жизни). Но вот в Евангелии от Иоанна мы находим высказывание, свидетельствующее о признании многократности рождения:

Здесь в утверждающей части вопроса звучит представление о возможности согрешить только в прошлом рождении — ибо как иначе смог бы нести кару за согрешение тот, кто уже родился слепым? Подробнее эта тема рассматривается в книге [Lampe, 1987].