Канатоходец: Воспоминания

Три их наиболее существенные положения звучали примерно так: 1) право грабить имущих — это была своеобразная пародия на социализм, столь популярный в те годы. 2) Отрицательное отношение к любой работе. Это легко объяснимо: они были обречены быть вечными лагерниками, а в лагере работа всегда насильственна. 3) Негативное отношение не только к государству, но и к обществу в целом. Судьба страны как таковой их никогда не заботила. Эта тема была закрыта для обсуждения. Что плохо, то плохо. Не их забота исправлять плохое. Их забота жить вольно, не принуждая себя к работе, считавшейся формой насилия.

К нам в лагеря и тюрьмы приходило много молодых людей и даже подростков. Я видел, как они втягивались в изуверское «служение» свободе. Потом кто-то из них выходил на свободу и разносил по стране эпидемию зла.

Мне хочется здесь обратить внимание историков, социологов, писателей на то, что наша страна до сих пор переживает (а может быть, и изживает) то, что было воспитано в лагерях и пересыльных тюрьмах. Это суровая расплата за попытку насильственного введения социализма.

3. Была ли нас демократия?

По-разному можно ответить на этот вопрос. Один из возможных ответов звучит так: «Да, была».

По своему смыслу термин «демократия» означает признание источником власти. Было ли так?

Да, было. В стране насчитывалось около 20 миллионов членов партии — людей наиболее рьяных и одержимых. Еще несколько миллионов комсомольцев. Да еще сколько-то секретных осведомителей — внепартийных добровольцев. Почти все боготворили Отца народов, боготворили до слез, до умиления. Преклонялись (когда было нужно) перед Ягодой и Ежовым. Избирали в верховные органы власти Берия. Православная церковь позорно связала себя с органами насилия. Зачем дальше перечислять — все всем известно, все понятно.

Да, народ поддерживал. Правда, вера в праведность власти оказалась возможной только после репрессивной чистки общества, которая велась широким фронтом — это не только разветвленная сеть лагерей, но и истребление крестьян при коллективизации, а позднее и высылка целых народностей с их исконных земель.

Сейчас, после проведенного в нашей стране невиданного по своему масштабу эксперимента, нужно в учебники политологии и социологии записать примерно следующее: «Демократия — понятие внутренне противоречивое, ибо демократический по своей видимости строй может возникнуть и в результате демонических репрессий». Иными словами, кажущееся народовластие может быть достигнуто путем обращения к диктаторской власти. Достаточно серьезно и грозно почистить общество, что легко достигается при современной технике. Отсюда становится понятным, почему не было настоящего, юридически грамотного следствия. Нас не привлекали за какое-нибудь конкретное преступление. От нас просто очищали общество. Очищали от тех, кто не нравился. Кто казался опасным. Кто мог нарушить покой стерильно создаваемой демократии.вот во что выродился в России Марксизм, научно обоснованный, как в этом нас упорно убеждали наши философы. В плане историческом очищалось не только общество, но его генофонд. Творчески наиболее активные, непримиримые ушли, не оставив потомства. А развитие культуры — это всегда протест против застоя, всегда бунт, хотя бы и тихий, бескровный, интеллигентный по своей сути.

И все-таки в те страшные дни появлялись политические анекдоты — это было подпольное противостояние сдавшихся. Цена острого анекдота — пять лет лагерей.

После перестройки политические анекдоты обесценились, кажется, больше, чем рубли. Возможно, поэтому и пропали. Их пропажа — это последний анекдот (такова уж его «диалектика»). Но чего стоит Россия без политического анекдота?!

Здесь какая-то порочная логика.

Или это парадоксальный показатель демократизации страны.

[1976, с. 231]

1. Введение