Канава

Сдвинувшись в сторону, не отрывая клинка от его шеи под бородой, негромко позвал через плечо:

- Агнешка, просыпайся. Вставать пора, дела ждут.

Она завозилась на постели, что-то бормоча сквозь сон, не открывая глаз, продолжая улыбаться воспоминанию о сновидении, уселась на постели.

У Боброка текли слёзы. От потрясения, от обрушения мира, от стыда. Его госпожа, часть самого дорого для него - его чести, его служения, символ законности, прочности, продолжения рода, которому он служит, сидит голая в постели чужого мужика. И улыбается.

Если бы я взял её силой, мучил, привязывал, пытал... Что ж - "право победителя". А бедняжку - пожалеть. Несколько брезгливо отстранясь. Порченная, пользованная. Не повезло.

Но здесь... Она - сама, она - радуется. Вот этому. Бесчестию. Позору. Своему вдовству. Краху всего. Она должна биться, плакать, рваться. А ей - хорошо. Тешить похоть мерзкую. С убийцей её мужа.

Спящая женщина - одно из самых прекрасных зрелищ в мире. Женщина просыпающаяся... как повезёт. Одни открывают глаза для радости, другие - для злобы, боли, горя.

Агнешка сидела на постели чуть покачиваясь. Улыбаясь всё шире, и вдруг, заливаясь смехом от вспоминаемых ночных эпизодов, откинулась на спину, широко раскинув руки.

- Как хорошо-то...

Я сам улыбнулся счастью, звучавшему в этом голосе. Явно звучащем: Боброк всхлюпнул носом.

- Агнешка-а-а...

- Да, господин. Иду, господин.

Она подскочила на постели с весёлым, счастливым видом. И увидела нас. Двух мужчин безотрывно разглядывающих её через две комнаты. Счастливая улыбка сползла с её лица. Она попыталась прикрыться, но быстро сообразила - поздно. Упёрлась руками в постель, сгорбилась, уставилась в пол. Лицо её быстро краснело.

- Агнешка, там слева на лавке халат мой лежит. Накинь и иди к нам.

Всё ещё улыбаясь отсветом её радости я повернулся к Боброку:

- Хочешь, я её тут, при тебе, на столе...? А ты подержишь. Или поучаствуешь. Хочешь?

Я убрал "огрызки" в ножны. И Боброк сполз на колени.

- Н-не не надо. Господин. Пожалей.

Забавно. Не её "пожалей" - его. "Испанский стыд"? Крах феодализма в форме десеньоризации сеньоры? Унижение несостоявшегося, в этой самочке, самца?

- Тебе стыдно, Боброк? В глазах печёт, сердце щемит, щёки горят? Вот и запоминай: холопства на Святой Руси более нет. А ты есть. В воле моей, во власти моей. И ничего тебя от этого не избавит. Служи. Хорошо, честно, истово, преданно. Служи - мне.

Позвал вестового, мы уселись за стол, вышла и Агнешка. Уселась на лавке с краюшку, смущённо не поднимая глаз. Конечно, господин волен показывать робу свою хоть кому, хоть как. Хоть бы и без одежды, хоть бы и без кожи. Но как-то...

Она выглядела очень мило в своём смущении, в домашнем платке, в моём, длинном для неё, халате. Трофейный, вон на левом боку дырку заштопали, а пятнышко крови так и не отстиралось.

- Агнешка, ты сейчас продиктуешь писарю письма. К сыну твоему Всеволоду и пасынку Святославу во Владимир-Волынский. С советом материнским поберечь себя и достояние отцовское. Сдать город князьям русским, которые будут посланы Государем. Никакой вражды, крамолы не устраивать. Ибо сиё есть погибель им. И - проклятие твоё материнское. Пусть поторопятся в Киев, пока Боголюбский здесь. Дабы принести Государю присягу и получить от него свой новый... жребий.

Агнешка смотрела на меня потрясенно: "Проклясть?! Сыночка своего?! Первенца любимого?!".

Я разглядывал её, чуть наклонив голову набок. И так же понятно: не испугаешь проклятием старшего - похоронишь младшего. Да и самой... плохо будет. А старшего я всё равно... как отца его... Давай уж без проклятий, простыми словами. Тогда все будут целы и на столах.

- А... а какой? "Новый жребий" - какой?

- Не знаю. Какой Государь соблаговолит. Но чем быстрее - тем лучше.

"Кто первым встал того и тапки". Про закономерность на стройке, когда поднявшийся первым получает лучшую работу, а последние - что останется, я уже...

- Боброк отвезёт послание, отдаст прямо в руки княжичей. Подтвердит, что писано по вольной воле твоей. Без всяких... топоров с плахами. Так?

Сидевший мрачно уставившись в пол боярин, кивнул.

Тяжело. Никак не могли начать. Хорошо, что есть стандарт заголовка святорусского письма: крестик, от кого - кому. Потом пошло легче. Агнешка несколько ожила, начала диктовать уже бегло. Очень хорошо, что не вздумал сделать подделку: послание от её имени без её участия. Достаточно характерный, узнаваемый стиль. Полонизмы, домашнее прозвище сына, упоминание местной церкви с неочевидным подтекстом.

Скверно: нет текстовых редакторов. Каждая правка приводит к переписыванию всего листа. То-то в личных архивах разных времён столько черновиков. Не только письма пришедшие, но и письма отправленные.

Послание получилось большое. Про гибель Жиздора, взятие Киева, венчание государя. Однозначное: приезжайте и присягайте. Но и довольно ласковое, материнское.

Они ещё заканчивали, а я бегом в детинец.