Кандагарский излом

— О-о! «Олеся» Куприна.

— Нет, Казакова.

— A-а! Ну-у… у каждого свои недостатки. Колдунья с синими глазами, всю ночь ты будешь сниться мне… Меня Виктором родители назвали, а недруги кличут Барсук, по фамилии. Банальность: Барсуков — значит, обязательно Барсук, и не иначе. Н-да-с! Превратно не истолкуйте. А Рапсодия, то бишь, Расподьева Вера Ивановна, фэл-дшер наш незабвенный и бессменный, сидят вон в том кабинетике, что прозван грубо процедуркой. Да-с, новообретенные мои грезы, Рапсодия, именно Рапсодия расскажет вам суть существования науки медицина и вашего места в ней на ближайшие два года. Не смею вас задерживать.

Мы переглянулись с Викой и, не сдержав улыбки, картинно поклонились:

— Благодарим вас, сударь.

Рапсодии очень шло ее прозвище. Высокая, сдержанно-строгая и в то же время добродушно-милая женщина сорока с лишним лет приняла нас довольно приветливо, хоть и сдержанно. Единственное, что мне не понравилось, — излишнее количество ретуши на ее лице в слишком ярких для ее лет красках.

Мне до сих пор видится ее высокая, несколько мужеподобная фигура в белоснежном халате посреди белых салфеток, укрывающих железные столики процедурной. Серые стены, серые столы, серая кушетка, белые салфетки, белая простынь, белый халат… почти белые волосы женщины и ярко-фиолетовые тени на веках, густая черная подводка, румяна на щеках, малиновая помада и длинные, с желтыми и зелеными камнями, сережки ромбиком…

Это чудо, местный раритет, служило второй срок и являлось неофициальной женой зампотеха, майора Масонова — веселого, неутомимого колобка, и признанной матерью всей бригады. Нам она тоже заменила оставленных на родине родителей.

Она была первой женщиной, с которой мы познакомились. Второй стала наша соседка, обитавшая за стенкой нашей с Викой комнаты в женском модуле.

Мы понятия не имели, что не одни в помещении, и, зайдя в комнату, оторопели от хаоса в ней и принялись спешно наводить порядок. Устроенный нами грохот привлек соседку. Она тихо скользнула в нашу комнату и остановилась у порога.

— Эй, матрешки, тише нельзя?

Я подпрыгнула от неожиданности, Вика въехала лбом в кровать, из-под которой выгребала мусор.

— Новенькие? Только из Союза? — с каким-то желчным прищуром спросила женщина.

Я кивнула. Вика села на пол, поджав ноги под себя.

— Понятненько, конкурентки.

— В смысле?.. — удивилась я.

Женщина зевнула, взъерошила и без того взъерошенные волосы и хмыкнула:

— Потом скажу, сейчас спать хочу. Не гремите, ладно? Дайте выспаться, — и уже ступив за порог, кинула: — Меня Галина зовут, вольняжки мои неапробированные…

Мы прибирались, стараясь не шуметь, и тихо переговаривались:

— Видела, какие у нее ногти? Метр! А лак? Красный! И спит накрашенная. Я бы не смогла, у меня бы тушь потекла и размазалась…

— Вика, как ты думаешь, кто она?

— Не знаю… У Рапсодии спросим…

— Блин, здесь вода есть?

— …холодная, она говорила.

— Да мне уже все равно. Помыть бы пол, самой помыться и спать.

— А вещей чужих немного…

— Да мне кажется, они здесь и не жили — так, забегали…

— Раз мужья есть, конечно. У них, наверное, и жили… Олеся, тебе не страшно?

— Ты про покойниц? — вздохнула я.

Признаться честно, мне было не по себе от мысли, что на этой кровати спала покойница, а сегодня буду спать я. Но мы приехали на войну и должны были преодолевать трудности, как все, с чем-то мириться, с чем-то свыкаться и учиться ежеминутно, закаляя свой дух.

— Суеверию на войне не место, — заявила я со знанием дела, внутренне дрогнув. — Главное не думать, Вика.

В дверь громко постучались, и она тут же открылась:

— Здравия желаю, товарищи вольнонаемные! — выдал кудрявый, черноволосый молодой мужчина, вскинув руку под козырек. — Старший лейтенант Левитин. Можно просто: Евгений. Прибыл для помощи новоприбывшим. Чем помочь, сестренки? A-а, ясно: полы помыть, мусор убрать… Па-апра-шу со мной!

Развернулся и гаркнул за дверь:

— Сержант Чендряков, рядовые Малютин и Барышев, приступить к наведению порядка!

И вытолкал нас наружу. Трое здоровых загорелых парней вытянулись по стойке смирно, не спуская с нас глаз и не сдерживая улыбок, а потом начали греметь ведрами, протиснувшись в нашу комнату.

— Неудобно, — заметила я несмело.

Левитин широко улыбнулся и подмигнул мне:

— Привыкай, сестренка! Мы рады приветствовать вас на территории нашей доблестной бригады. Сейчас уберем, стол накроем, накормим, расскажем…

— Не-е…

— Познакомимся, — погладил меня по спине. — Все должно быть по уму.

Мимо нас пробежал востроглазый паренек, обнимая какие-то банки, цветные упаковки. Мы поняли, что нам решили устроить праздник, равно как и себе, и противиться не стали. У солдат и так немного радости, тем более праздников, чтоб мы лишали их славных защитников Апрельской революции, выполняющих свой интернациональный долг в жестких условиях.

«Переживем фуршет», — решили, переглянувшись. Да и, правда, нехорошо отказываться, когда к тебе всей душой.

Она оказалась широкой. Стол ломился — консервы, хлеб, печенье, леденцы, самогон. И трое бравых парней, которые с галантным поклоном представились по переменке:

— Сержант Чендряков. Саша.