Кандагарский излом

Мне было трудно отказываться. Обида, которая появилась в глазах веселого лейтенанта, вызывала неуютное чувство то ли стыда, то ли сожаления. Не успела прибыть, а уже противопоставляла себя коллективу… Я понимала, что добром это не кончится. Конечно, я не думала, что наши новые знакомцы, те, с кем нам предстоит служить, задумали что-то плохое, но я знала, какая бываю, если выпью, и не хотела, чтоб они узнали секретаршу с этой стороны. Внешне я могу выглядеть сильной, несгибаемой, надежной, но стоит выпить, как из меня лезет наивное восхищение миром, сентенции, поэзия и обиды с обидками, чувства, переживания, которыми очень хочется поделиться, зачастую орошая слезами то грудь собутыльника, то полотенце в ванной комнате. Если в таком виде меня засечет кто-то из начальствующих особ — лететь мне сизым голубем в Союз за пьянство на службе.

От этой мысли меня бросило в дрожь:

— Нет.

— О-о, Олесе мы не понравились, — разочарованно протянул голубоглазый Голубкин.

— Опьянеть боишься и попасться на глаза начальства? — догадался Чендряков. — А ты лучше закусывай. Да и начальство само… в дымину!

— Свир неделю уже бухает не просыхая. Главное, чтоб Зарубин по части не шатался.

— Он мужик правильный.

— Не пьет и других за то гоняет.

— Кончай уши тереть девочкам, кого он гоняет?!

— Лопухов гоняет. Пи… прошу прощения, умственно отсталые из второго отделения. Обкурились, короче…

— Это которых на днях пригнали?

— Ну! «Афганка» ядреная, короче, крышу с двух косяков снесло наглухо…

— Чё ты городишь? — пихнул Чендрякова Левитин. На меня уставился умоляюще: — Выпей со мной, синеглазая, согрей душу.

— Гитару забыли!

— Я сейчас принесу, — угрожающе сказала Галина, застывшая у входа. Она обвела мутным спросонья взглядом присутствующих и вдруг широко улыбнулась. — Гуляете, бродяги? Без меня?

— Галочка! Да ни Боже мой! — поспешил разуверить ее Голубкин.

— Проходи, ласточка, садись. Сержант, сдвинь задницу! Освободи место женщине! — воскликнул Левитин.

Чендряков поморщился и вообще вылез из-за стола, пересел ко мне ближе.

— Куришь? — спросил тихо, достав пачку «Примы». Я поняла, что он предлагает мне выйти, и с радостью согласилась. Вика была занята тесным общением с Голубкиным, Галина, выпив кружку самогона за новеньких, потом за стареньких — погибших, хохотала над плоскими шутками Левитина.

Мы с Александром явно выпадали из компании. И выпали, тихо выскользнув в прохладу ночи. Сели у модуля на ящики. Саша протянул мне пачку, я отрицательно качнула головой:

— Не курю.

Он пожал плечами, закурил сам:

— Ты, правда, не пьешь, не куришь или поддерживаешь определенный образ?

— Это какой? — озадачилась я.

— Я так спросил, не обижайся.

— Я необидчивая.

— Фея, — улыбнулся парень. И я рассмеялась:

— Почему Фея?

— Ну, точно, Фея, смеешься звонко. Ну, блин, сестренка, привалило ж счастье, — качнул головой, с прищуром разглядывая меня. И было в его взгляде сомнение, снисходительность и толика удивления. — Ты сама-то откуда?

— Из Кургана.

— Точно?! Земеля, значит?..

— Это как?

Сашка рассмеялся легко и задорно, и хоть я понимала, что надо мной, и не понимала почему, все равно не могла на него обидеться — мысленно я уже причислила его к должности брата и единомышленника.

— «Земеля» — земляк. Землячка. Ты из Кургана — я из Сатки.

— Ничего себе земляки, — фыркнула я. — Мы пока сюда добирались, к нам в земляки весь Союз записался.

Парень усмехнулся, качнув головой.

— Тебе смешно? А я сначала, правда, верила. Один красиво так о нашем крае рассуждал и вдруг раз — Адмиралтейство откуда-то выехало… Ленинградец оказался!

Сашка рассмеялся, прислонившись спиной к стене, и уставился на меня, загадочно щуря глаз:

— Ты чего в Афган-то напросилась?

— Воевать.

— Тю!

— Нет, я, конечно, понимаю, что меня на боевые не пустят, но хоть чем-то вам помочь.

— Долг? — вздохнул.

— Ага. Я еще три года назад просилась. Послали. Домой.

— Но ты не сдалась.

— Конечно.

— Подождала и снова атаковала военкомат.

— Откуда знаешь?

— Я пророк, — хохотнул, закурил следующую сигарету.

— Ты не много куришь?

— Много.

— Легкие посадишь, — предупредила.

— А мне по… колено, короче. Подожди, пара обстрелов, пара месяцев здесь — и сама закуришь, и от самогонки не откажешься…

— Нет, — качнула головой, уверенная, что ничего подобного не будет.

— Я тоже был уверен — не буду, а в первом же бою потерял половину своих товарищей… Когда наши подошли, первое, что я попросил — сигарету. Второе — кружку первача.

Его голос стал глухим и жестким и насторожил меня, заставляя прислушаться, узнать больше:

— Страшно было?

— Страшно? — прищурился и вдруг хохотнул. — He-а. Это не страх, сестренка, это ядреная смесь из ужаса и ярости. И по… колено на все, потому что ни хрена не соображаешь: что видишь — в то и стреляешь. Один из соседнего взвода так своего положил.

— И такое бывает? — ужаснулась я.

— Здесь все бывает, — заверил Александр, откидывая окурок.

— Его под трибунал отправили?