Кандалы для лиходея

А еще Лукашка рассказал судебному следователю о том, что Колина рука поначалу хранилась у него на гумне, в омете соломы, о чем (как равно о чудодейственной силе «живой руки») знала половина жителей села Карпухино. Более того, кое-кто из сельских работящих парней, прежде ни в каких противузаконных деяниях не замеченных, польстившись на безнаказанность, стали ворами и брали эту засушенную руку на дело, после чего возвращали ее на прежнее место. Им тоже все сходило с рук, и количество воров из хороших прежде карпухинских парней росло как на дрожжах. Купились на легкую и безнаказанную наживу и несколько мужиков и одна баба, тихая и болезненная, на которую никогда не подумаешь, что она воровка. Дошло до того, что только ленивый да шибко трусливый не пользовались Лукашкиной «живой рукой». В омете потом, при осмотре места происшествия, было найдено около сорока отверстий-гнезд, куда засовывалась рука Коли после совершения «воровского дела». И ведь помогала она всем, не врало мордовское поверье! Ни одно из преступлений, совершенных с ее помощью, не было раскрыто. Как это ни странно звучало, но у местной полиции по этим кражам не было даже подозреваемых! И все эти кражи и воровства легли на полку нераскрытых преступлений…

А еще раскрылся секрет, почему жители Карпухино валяли дурака и отказывались отвечать на вопросы судебного следователя Воловцова о «живой руке» или ссылались на полное неведение (знали они все, знали!). Молчали потому, что либо сами, либо их родственники пользовались этой рукой. Когда Иван Федорович все это понял, опечалился несказанно. Вот, оказывается, как легко из честного человека сделаться вором: надобно лишь только увероваться в безнаказанности содеянного. Что ж, милостивые государи, такова уж наша российская действительность…

А то, что ни Тулупов, ни Малявин в убиении Коли Лыкова не сознались и продолжали запираться, уже мало волновало судебного следователя Ивана Федоровича Воловцова. Доказательств их вины, как и всех участников и соучастников преступления, как веско выразился окружной прокурор, было «выше крыши»…

Глава 16

Два суда, или Отставка еще не смерть

Первые числа октября 1896 года

Оба дела, об убиении Коли Лыкова и «живой руке» и об убийстве главноуправляющего имениями графа Виельгорского Ильи Яковлевича Попова, рассматривались в первых числах октября. Только дело о несчастном мальчике слушалось в Рязанском окружном суде, а судебное разбирательство об убиении Попова было передано в Окружной суд в Москве.

Иван Федорович Воловцов присутствовал на обоих судебных следствиях, благо шли они с интервалом в два дня. Как и предполагалось, запирательство Тулупова и Малявина, а они и на суде не признали себя виновными, ничего им не дало: оба законопреступника по вердикту присяжных заседателей получили по двадцать лет каторжных работ. Петру Самохину, дяде убиенного мальчика, влупили десятку, как выражаются каторжане и опытные тюремные сидельцы, поскольку жалости и понимания у присяжных ни его рассказ, ни слезное покаяние не вызвали.

А потом Воловцов поехал в Москву, где рассматривалось дело Козицкого и Чубаровой об убиении главноуправляющего Попова. Присутствовать ему на суде надлежало в качестве свидетеля, так же, как и уездному исправнику Уфимцеву, поскольку оба они непосредственно занимались этим делом и присутствовали при обнаружении тела главноуправляющего. Иван Федорович и Павел Ильич встретились на суде, вернее, у входа в судебную залу, и были весьма довольны состоявшейся встречей, поскольку испытывали симпатию друг к другу еще с совместного ведения следствия в имении Павловское.

Конечно, и граф Виктор Модестович Виельгорский был здесь, как лицо, заинтересованное в результатах судебного следствия.

Приехал из подмосковного имения на суд и отставной московский обер-полицмейстер Сан Саныч Власовский, который, собственно, и открыл дело об убиении главноуправляющего имениями Попова и, покуда был в должности московского обер-полицмейстера, держал, как выражаются газетчики, руку на пульсе хода расследования.

Что ж, случилось то, что Александр Александрович и предполагал: 1 августа вышел приказ о его увольнении «без прошения», а иными словами, принудительная отставка. Поскольку полковник Власовский к такому повороту дела, в общем-то, был готов, он быстро сдал дела своему преемнику и освободил кабинет, а с ним и «Дом московского обер-полицмейстера» на Тверском бульваре. И уехал в свое имение под Москвой. Однако он был в курсе всех событий и вот по приглашению графа Виельгорского приехал в Первопрестольную на суд. Собственно, он приехал бы и без приглашения графа, поскольку осенью в имении неизбывная скукотища…